«Мы жили высоко в горах, где берут начало бурные реки, куда приплывают отдыхать облака. Мы давали кров птицам, насекомым, множеству крохотных созданий, не имевших даже названия. Под нашей сенью расцветал папоротник, а следом появлялись из-под земли грибы. Грибы росли, наливались соками, разбухали и, наконец, разваливались, оставив после себя кучку копошащейся гнили. А потом явился ты со своим топором и лишил нас жизни. Безжалостно убил нас. Теперь корни наши, которые ты даже не подумал выкорчевать, будут вечно покоиться под слоем гумуса. На них потекут потоки дождя, вымывая земную плоть и оголяя скалу, в трещины которой они успели врасти. Корни не умирают полностью, растворяется только частая сеть тонких, словно волоски, корешков. Оставленный в земле корень подобен матери, утратившей способность рожать детей. Свидетели, наблюдавшие, как ты убивал деревья, невидимы, сокрыты под землёй; они не имеют ни тела, ни лица, и в подземном мраке они ночи напролёт оплакивают гибель своих древесных сыновей, коим не суждено более гордо возносить к небу свои зелёные кроны».
Торнебю умолк. По лбу его градом струился пот.
— Я предчувствовал, что когда-нибудь услышу нечто подобное, и всё же речь их прозвучала словно гром среди ясного неба. Ну и понятно, кто хотя бы раз услышит такие слова, уже никогда их не забудет. Я встал и бежал из дома, где лежали орудия убийства — пилы и топоры. И дал обет вернуть жизнь стольким деревьям, скольких я убил. Вот почему я выпрямляю погнутые ураганом ветки. Ведь если я не распрямлю эти деревца, они зачахнут, ибо тем, кто стремится к солнцу, пристало вертикальное положение. Отныне я намерен ухаживать за каждым деревом, которому требуется помощь.
С этого дня Торнебю вновь стал моим спутником, но путешествие наше стало гораздо более утомительным, чем прежде, ибо каждую минуту Торнебю восклицал:
— А вот берёзка, которой требуется моя забота! Ах, какой-то негодяй сломал во-о-о-н тот каштан, и я должен немедленно поставить ему подпорку! А на этой яблоне слишком много яблок, и если я их не сниму, у неё сломаются веточки!
И, свернув с дороги, он бежал к дереву…
Размышляя о неудобствах столь медленного путешествия и втайне надеясь, что обет скоро будет выполнен, я как-то раз спросил у него:
— Сколько же деревьев сгубил ты своим топором?
— Увы! Не знаю. Много.
— А как же ты поймёшь, сравнялось ли число спасённых тобою деревьев с числом деревьев, тобою срубленных?
Торнебю почесал в затылке. Но замешательство его было недолгим.
— Уверен, мне будет знак, и его подаст само дерево. Например, тополь поклонится мне или плакучая ива, растущая на берегу пруда, обовьёт меня своими ветвями.