— Теперь я всё до конца понял, что загадал нам перед своей кончиной Афанасий Никитин. Царствие ему небесное. Праведный был человек! — заявил Бусыга Колодин. — Большое дело ты сотворил, кат. Считай, спас меня от неминучей погибели в Индиях. И великого князя спас...
На чёрную от сажи ладонь палача легла большая серебряная испанская монета. Кат Томила хохотнул, легко, передними, большими, как у коня, зубами перекусил монету пополам. Одну половину протянул своим подручным, другую сунул в засаленный человеческим жиром рваный карман кожаного, тёмного от крови фартука.
— Ежели сюда когда попадёшь, — сказал кат Томила Бусыге, — я тебя сразу кончу. Чтобы не мучился. Перед Богом говорю.
Бусыга потемнел глазами и быстрым шагом выскочил наружу.
Пока шли с младшим книжником по тоннелю на воздух, книжник молвил:
— Афанасий Никитин вот потому перед смертью и велел, если идти в Индию, так с кобылкой.
— Я мерекал, что он бредит, — сознался Бусыга. — Ведь кобылкой у нас называют кузнечика, что прыгает, как молодая кобылка.
Книжник вёл не в княжескую горницу, а много левее её.
— Куда идём? — со сжавшимся сердцем вдруг спросил у него Бусыга. А сам, не опомнившись ещё от смрада и тусклого огня пытошной, затрясся: всё — пропало дело! Станут они с Проней великими, по гроб, должниками Московского князя. И великий князь за этот долг поставит на правёж весь город Псков. Эх!
— Пришли, — сказал младший книжник. — Здесь мастерская нашего иконописца. Мудрейший человек и рука его — рука Божия!
* * *
В мастерской расчудесно пахло тёплым льняным маслом, томлённым на огне рыбьим клеем, острым настоем трав.
Потолочного настила в мастерской не имелось, а прямо в скатах крыши, сквозь проделанные окна, заложенные слюдой, виднелось солнце. А вот самое чудо возле окна в стене — так это две медных пластины сажень на сажень размером, выгнутые, чтобы ловить солнечный свет от окна и подавать его куда требуется! Зеркала! И цена им в половину любой московской улицы али целого посада!
У Мастера льняные повязки с краткими православными молитвами держали на лбу длинные волосья.
Проня поклонился и стал осматриваться. Книжник коротко поговорил с Мастером. Тот шумнул подмастерьям, чтобы вышли на улицу и из каменной ниши вытащил плоский дубовый сундук. Поставив его на большой рисовальный стол, он поманил к себе Бусыгу:
— Папирус знаешь?
Бусыга глянул на книжника, в смущении помотал головой.
— Египетская бумага, — пояснил Мастер. — Древняя больно вещь, а оттого — слабая на прочность. — Он раскрыл широкий и низкий сундук нерусской работы и даже не арабской, осторожно убрал сверху льняную ткань, промоченную острой и едкой настойкой из трав.