Над восточным краем степи стало быстро светлеть. Далеко, на южной стороне, ещё слышались крики убегавших ночных татей.
Проня появился у костра с тяжеленной пищалью на плече. За ним тянулась привязанная к поясу, рогатая, как ухват, подставка для стрельбы.
— Ты не ранен, Проня? — спросил Книжник, затирая воняющей мазью из серебряной плошки рану на лбу Бусыги.
— Я бы дал им себя ранить, как же! — похвалился Проня. — У меня пушка! Кто подойдёт, того я...
Караван-баши снял петлю аркана с шеи молодого парня, узкоглазого, одетого в драный халат. Тот захрипел, задёргал кадыком. Караван-баши влил ему в рот воды. Вор закашлял, что-то начал сипеть. Начальник каравана спросил:
— Тангут? Тенгриан? Кто ты есть? Вера твоя — кому?
— Тенгри, Тенгри[73], — обрадовался пленник.
— Пусть поест и отваливает, — сказал Бусыга. — Жрать хочет, у него брюхо к рёбрам прилипло... Такие голодные всегда воруют...
Проня скинул с плеча пищаль, подсунулся к пленному с миской уже остывшего варева. Тот прямо рукой стал таскать гущу в рот. Сопел и чавкал.
Книжник поднял саблю пленника, оглядел клинок:
— Вот же дьявол! А сабля-то из стали!
Караван-баши взял саблю, протёр рукавом азяма место возле гарды:
— Клеймо города Бад Тибира! Этого города уже нет. Он стоял возле Вавилона... Я хочу взять её себе… Память великая.
— На здоровье! — сказал Книжник. — Вон ещё валяется сабля. Даже две.
Пленник доел холодное варево, начал тыкать в павших воров.
— Давай забирай чего надо и уходи! — проорал ему Проня и помахал рукой в сторону безлюдной степи.
Тот понял. Содрал с убитых сапоги, дырявые, ношеные. Снял с мёртвой лошади уздечку из верёвки и пошёл к двум худым коням, умученно стоявшим неподалёку. Запрыгнул на одного, второго поймал за уздечку и поехал, не оглядываясь, туда, куда скрылись ночные тати.
— Давайте вязать тороки, — хмуро сказал Караван-баши, проводив долгим взглядом разбойника. — И оружие это, и порох, и заряды к нему — всё надо спрятать! — Он показал на лежавшую на жухлой траве пищаль. — Там, на Атбасаре, такое оружие не любят. Там вообще оружие не любят, если оно у чужих. А мы чужие.
Книжник примерил пищаль. Она доставала ему до лба. Кованый ствол весил около пуда.
— Лошадь зарезать да в брюхо ей засунуть, а? — спросил Проня.
— Я тебе зарежу лошадь! — озлился Бусыга.
— Да погоди ты! — вмешался Книжник. — Тут Проня молодец! Он сегодня всю ночь молодец! Режь, Проня, лошадь и суй ей в брюхо обе пищали и огненные припасы.
Бусыга оглянулся на Караван-баши.
— Грамотно будет, — подтвердил тот.
— А чего нам там бояться? — закричал тогда Бусыга прямо в лицо начальнику каравана. — Мы же купцы! Такие же, как все!