Иван Васильевич проследил, как по лицу Шуйского замелькали известные мысли — насчёт того, кого бы в Риме зарезать.
— А вот то, чего ты ещё не ведаешь: книжник Моребед, да Варнаварец, почали вести тайные дела повдоль наших границ, да и за границами. Много чего уже натаскали в мой кошель...
Шуйский от нетерпения стал постукивать каблуком по дубовым плахам пола.
— Стучи не стучи, а до западных государей дошло, кто два последних года подписывал разные письма, грамоты и уставы от имени Московского княжества...
Шуйский хохотнул. Всяк выходило, что войну против Великого Новгорода да против Казани, велела начинать Еленка-молдаванка, именем своего махонького сына Дмитрия. Она же, его именем, заняла огромные деньги под огромный рост у европейских жидов... В чём провинился сам великий князь Иван Васильевич, так это в том (и бумаги на то есть), что послал торговый караван в Индию. Но стоил тот караван не более тысячи рублей, а на Еленку-молдаванку да на тех, кто за ней стоял, легло полное беремя в двести тысяч рублей серебром! И кто такие деньжищи отдавать станет?
— Так не пора ли, великий государь, нам тот долг списать на того Антихриста, что проживает у меня в верхней светёлке, и на всех аггелов его?
— Пущай поживёт ещё... — крякнул великий князь. — Ещё месячишка три, до весны. Мало ли чего придётся нам сочинить такого... под этого Антихриста, куда потребуется ставить оттиск детского пальчика?
Гридни стали уставлять снедью стол, тут не до тайных разговоров. Пора откушать. Сели.
— Что с твоим ратным полком?
Шуйский по осени стал набирать полк по рейтарскому обычаю. Как бы солдатский. Несвычные к тяготной жизни мужики начали разбегаться, их ловили. А ведь таких полков надо бы собрать в Московском княжестве — двадцать!
— Как хочешь, государь, но давай эту войну проведём старым обычаем, а? Не держатся люди. Бегут, уклоняются. Боюсь я, что у нас нынче солдатчины не получится.
Иван Васильевич остановился жевать:
— Да? Не получится? А сколько же денег ты им роздал?
— Амуниция встала в рубль, да на руки — рубль. Того станется — два рубля каждому. В год. Много!
— Эх! — великий князь отодвинул тарелку с белым мясом птицы, запил кислым настоем луговых трав.
Шуйский на горький выдох государя потянулся к кувшину с вином, наполнил серебряный стакан, выпил махом. Крякнул и в злой голос спросил:
— По пяти рублей давать, что ли? Моим же крестьянским душам? Одной рукой беру, значит, посошный сбор, а другой рукой раздаю?
— Не ори. Тут правда твоя. Чего бесишься?
— Дак ведь ничего не получается, великий государь, с армией постоянной. Ты армию европейского устройства похотел, а у нас и полка не состроишь по ихним уставам.