— План свой мы на этом и строим, Иван. На людском понимании веры. Мы деньги даём за веру! Конечно, потом возвертаем себе те деньги с процентом... Ведь стань завтра на Москве католики — через месяц все московиты будут католиками. Оно так ведь вышло, когда вы потеряли Киев, Смоленск и Минск? Так! Пришли католики, православные храмы тут же превратили в костёлы, а все людишки как ходили по дороге в тот храм, так и ходят. Быдло! Скот знает только одну дорогу! А вот потом, уже послезавтра, мы уберём с храмов на твоих западных землях католические кресты и вывесим название молельного места: «Синагога». А дорога-то останется. Одна дорога! И потопают в ту синагогу люди, ибо другой дороги к храму нет! Не натоптано!
Иван Васильевич во все глаза смотрел на Схарию. Тот порозовел щеками, губы его стали как кровью помазанные. Ну-ну... Великий князь опустил глаза в пол, застонал.
— Ты чего, Иван? Чего? Заболел?
— Душой я исстрадался, мудрец, душой... Ты так ровно говоришь, как по писаному, и верю я тебе, что так оно и надо бы... Но теперь-то я один. Подсказать, направить меня, совет мне дать перед могилой некому. Скажи хоть ты!
— Чего сказать?
— Дак того... Может, мне, когда за мной придут, в твою веру сразу перейти, а? Минуя католичество, сразу! Помолиться бы сразу твоему богу? Ведь уйду неотмоленым, с чем перед Богом Вселенским предстану?
— Знаешь, я тебе сейчас расскажу, с чем ты перед Вселенским Богом предстанешь. Это, конечно, тайна, но там... по ту сторону жизни она тебе сгодится, ибо жалко мне тебя стало, неразумного и злого. На пятьсот цехинов жалко. На большие деньги...
— Давай говори, Схария, говори! Я бы по нашему этому разговору тотчас тебе звание князя дал и город на кормление... Добрый ты и очень умный.
— Спасибо тебе за звание удельного князя, Иван Васильевич, да только у меня звание, которое ста таких стоит. И по деньгам, и по приближению к Богу. Я от Бога нашего стою всего на две ступеньки ниже. А ты от своего Бога небом отделён, а может, и землёй. В том смысле, что можешь и в ад попасть... Только вот, словами в нашу веру не переходят. Надо подписать договор с Богом ножом... Ты сей обряд разве не ведаешь?
Иван Васильевич снова спрятал лицо в широких ладонях. Сидел, качался на стуле, мекал, бекал — переживал... Промычал:
— Ведаю.
— Так что из-за малости такой, как отсутствие ножа в твоей золочёной тюрьме, не принять тебе истинной веры. Да, я думаю, что ты нашей веры ещё и недостоин. Мы к себе не каждого подпускаем...
— А как же европейские короли? Они, наверное, все, хоть тайно, но уже в вашей вере? И познакомились с кривым ножичком? Своим нижним, детородным отростком?