— Меня никто не кликал?
— Ты колодец отопри, отвечу! — тоже тихо, но бешено, через губу, отозвался Бусыга. — Скотина-то моя чем перед тобой виновата, что ты запоем пьёшь?
— Запьёшь тута. — Хозяин совсем ловко, привычно, вниз головой, съехал с сеновала во двор, привязанным к поясу ключом отпер замок на колодезной крышке и сообщил Бусыге: — Завтра жида казнить станут. Здеся, на Болоте. Вот и пасусь, чтобы бесы загодя не собрались по его душу да мою бы заодно не прихватили.
Ой! Чокнутый, как есть чокнутый!
— Какого жида? — спросил Бусыга Колодин, наливая в скотскую колоду колодезной воды.
Кони шумно обрадовались, затолокались у колоды, быстро тянули воду, затрясли гривами.
— А того лекаря Леона, что два года назад отравил нашего Иоанна, святаго великомученика — наследника великого князя Московского! — Бешбалда заплакал честными слезами.
Бусыга, услыхав про Иоанна, пролил ведро с водой:
— Поди, голова у тебя болит? Ведь с утра гадость пьёшь! Налить тебе для здравия чарку жидовской возгонки?
— Налей, Христа ради, налей, а! А я тебе тут и хлебца печёного доставлю, и сливы солёные астраханские, и кисельку овсяного подам. Давай наливай!
* * *
Бешбалда подержал чашу перед глазами, дунул в неё, вытянул дрянь одним махом, утёр бороду, сунул в рот горсть солёных слив, забуркотел сквозь полный рот:
— Иоанн наш, старший сын великого князя, занемог, почитай, пять лет назад. Если не больше, да... «Камчуг» называется та болезнь. Тридцать лет ему минуло — и на тебе: старческая немощь прихватила! Камень зародился в почках и рос, как хлеб на опаре... Обезножил Иоанн! А ведь так не бывает, чтобы почки у молодого мужика без работы встали! Значит, колдовством оговорили великого князюшку али чем опоили. Супружница евонная, Еленка, перемолоть бы её в муку! Она и выбила из жизни Иоанна Молодого. Больше некому! И незачем!
— Еленка, это дочь господаря молдавского Стефания? Про неё баешь, Бешбалда? — Бусыга был купцом, оттого про разные страны знал.
— Про неё, купец, про неё, сучку... — Бешбалда очень ровно налил себе чашку самогонного вина, капли не пролил мимо. Лицо у него было ровным, широким, нос длинным, тонким. Борода — чернь с проседью. А вот руки... руки его, будто задние ляжки хряка. Такой рукой Бешбалда если отмахнёт кому, то больно не будет. Мёртвым боль не чуется.
И, видать, мужик грамотный. Он вдруг глянул на Бусыгу синими своими очами, в которых и пьяной искорки не блестело. Вот ведь, а? Вылакал чару дюже крепкой отравы, а в глазах — синь бездонная. Поди, колдун?
— Ты сам не пьёшь, ибо душой бесишься, — тихо, но отчётливо произнёс Бешбалда. — Велю тебе — выпей. Душа размякнет и на место своё упадёт. Под сердце. И заснёт в благости. На, пей! — Бешбалда протянул Бусыге свою же чашку, на две трети полную жидовской гадости.