— Выкинула плод султанская жена... Праздника в Константинополе не случится.
— Радуешься, да? Ивашка ты московский! Радуешься, что не прирастают Магомедовы силы людями?
— Бабы — не люди, — скучно ответил Иван Третий. — Бабы они инструмент человека. Так и в Коране написано. И в Библиях.
— А? — Казанский хан толкнул своего толмача.
— Джарайт балкала! — тут же подтвердил толмач, зная наверняка, что хан евонный ни Корана, ни Библии не читал. — Правильно тебе говорит Иван Третий, московский князь.
— Езжай тогда домой, Ивашка московский. Там мои люди тебя ждут. Им денег дай. Они знают сколько.
— А нет денег на Москве. — Иван Третий уже дошёл до двери. — Все деньги у крымского хана. Ты сам слышал бумагу, сие подтверждающую. К зиме дань соберём да тебе принесём, тогда наши деньги сочтёшь. А пока нищие мы, хвосты собаки. — Иван Третий толкнул двери так, что обе высоченные половинки с грохотом резнулись об стены дворца.
Жди зиму! Уже из бараньих шкур, собранных великим князем, пошито три тысячи тёплых шубеек да три тысячи шапок, да в сапоги шерстяные укладки. Жди зимы, Казань-город...
* * *
Вечером, через день после возвращения Ивана Третьего из долгого и тяготного пути, за Бусыгой Колодиным и за Проней пришёл сам княжий конюший.
— Пошли. Зовёт.
Шуйский держал на псковских купцов справедливую обиду. Он просил у них ведро кизлярки, а получил лишь баклажку глиняную на треть ведра. Остальное было на всякий случай подальше припрятано. Боярин это чуял, оттого и злился.
В сумерках княжей палаты сидели окромя князя Ивана Васильевича Третьего те три монаха — не монаха, но трое крепких книгочеев в монашеских одеяниях. Проня Смолянов никак не верил, что у монахов могут быть такие кулаки, будто пудовые гири. И руки у них, от плечей до локтей, что конские ляжки. Такой рукой можно мечом полдня махать и не устать. Проня монахов побаивался, в глаза им не глядел.
Стол для пиров сиротливо стоял у самой стены.
— С завтрашнего утра, псковские, вы никуда гулять не выйдете. Вот вам три учителя и месяц сроку. Чтобы знали всё, что учителя вам накажут! Да так знали, чтобы из уст отлетало... Вчерась был у меня гонец от тверского князя. Так тот чуть ли не в приказ велит мне вернуть ему либо тетрадь Афанасия Никитина, либо десять гривен, что тот Афанасий занял под своё имя у него. Да с жидовским привеском в двенадцать гривен! Чего мне делать? С вас взять двадцать две гривны? С сирых неучей?
— Мы отдадим ему, тверскому, великий княже, сами отдадим, — заполошился Проня. — Вот сходим в Индии и отдадим.
— Ладно. Тогда ты, Шуйский, раз купчины в отдаче денег добровольны, когда будешь к имям в конюший двор ходить, сабельку-то сымай с пояса. Но! Без плётки всё же не ходи!