— Не морочь себе голову чужими делами. — Христофорыч угадал ход её мыслей. — У них всё склеится. Никс не злодей. Великая княгиня прехорошенькая. Нарожает ему детей. Главное, чтобы в свете разговоры утихли. А то и хотели бы люди помириться, да их кумушки языками разведут.
Тут он был прав. Лиза устало наклонила голову и остаток дороги продремала у Шуры на плече. Он довёз её в целости и сохранности, одним свои присутствием сняв ненужные вопросы, которые могли случиться к графине у родных.
— Вот, государь передаёт твоё прошение, — заявил Бенкендорф Михаилу, вручая предварительно отобранный у Лизы листок. — Завтра будет подписан рескрипт. Заранее не поздравляю. Мало ли что. Но ты должен знать, на твоём назначении настоял великий князь Николай.
На лице Воронцова отразилось удивление:
— Ему-то что до меня?
— По моей просьбе, — веско подытожил Христофорыч. — А также по просьбе твоей милой жены, которую он помнил ещё во фрейлинах. Так что скоро тебе проставляться, господин наместник.
Александра Васильевна увела дочь отогреваться в спальню, и дальнейшего разговора она не слышала. Лежала на тёплом канапе, обложенная грелками и завёрнутая в пуховое одеяло, вокруг охали горничные, мать сетовала на легкомыслие молодёжи: того и гляди рожать, а ей кататься вздумалось... Бедный-бедный Николя. Бедная принцесса Шарлотта...
31 января спозаранку у Лизы начались схватки, и старая графиня выслала зятя из дому.
— Ступай, голубчик, тебе здесь делать нечего. Только изведёшься от бабьего крика. Дело здоровое. Все рожают, и твоя жёнка сдюжит.
В последнем Михаил был не уверен. Она ведь такая хрупкая, Лиза, такая маленькая. Живот больше её самой.
Но при первых воплях из спальни Воронцов сбежал сам. На части её рвут, что ли? Далеко от дворца он всё-таки не ушёл. Ходил по набережной, мерил шагами гранит, глядел на окна. За одним из них, зашторенным розовыми китайскими занавесками, была их спальня, и там творилось страшное. Доктор, акушерки, а на подступах, как дальний заслон — Александра Васильевна.
Минутами ему казалось, что крики жены долетают на улицу. Но это расходившиеся нервы заставляли графа слышать то, чего не было. Может, ему стоило остаться? Поддержать её? Сколько раз он сидел рядом с ранеными друзьями, пока их кромсали полковые живорезы. Держал за руку, ободрял, многие потом говорили, что с ним легче. Считали чем-то вроде талисмана. «Боже мой, но что же Лиза? Почему так долго? С ней точно что-нибудь не то».
Махнув рукой, Воронцов пошёл к дверям дома. Там оказалось, что он шлялся по морозу не более десяти минут. За это время у жены и воды-то толком не отошли.