На бал великий князь Михаил Павлович прибыл с опозданием. А вместе с ним задержались все, кому выпала честь сопровождать брата русского императора на аудиенцию к королю, в том числе и Воронцов. Людовик XVIII имел с юным гостем часовую беседу, которой оба, по-видимому, остались недовольны. Двадцатилетний мальчик, скованный и немного меланхоличный, вынужден был толочь воду в ступе с пожилым, брюзгливым толстяком, который, в сущности, ничего не решал. Зато газеты заранее набирали заголовки: «Сердечное согласие в Тюильри», «Родство душ» и «Восстановленная Франция приветствует истинного друга».
Михаила Семёновича не слишком интересовало происходящее. Он был внутренне горд тем, что Михаилу Павловичу понравился корпус. Обычно отодвинутый на второй план старшими братьями, юноша робел, оказавшись пупом земли.
— А ланкастерские таблицы много дали?
— Не так много, как хотелось бы, ваше высочество, — с лёгким смущением улыбался граф. — Пять тысяч выучились грамоте, домой отправлено более двадцати тысяч писем. Но это капля в море, если учесть численность корпуса.
— Пять тысяч? — царевич округлил глаза. Цифра не укладывалась у него в голове. — Я доложу государю. Это выдающийся успех. По вашему примеру многие командиры пытаются вводить ланкастерскую систему взаимного обучения, но нигде она не дала таких плодов.
«Ещё бы, — с горечью хмыкнул Воронцов. — Когда целый день людей гоняют по плацу, им к ночи не до книжек». Но вслух он этого не сказал, поскольку все Павловичи были помешаны на парадах.
— А отмена шпицрутенов не вредит дисциплине? — не унимался царственный отрок.
— Напротив, — пожал плечами Воронцов. — Чрезмерно частые наказания уничтожают страх перед ними. Стыдно пороть победителей.
За хлопотами по приёму высокого гостя в Мобеже граф не то чтобы забыл о Лизе, нет. Но всё, связанное с его личными делами, отодвинулось на второй план. Корпус, корпус и ещё раз корпус. И тем не менее, едва огоньки дворца Тюильри заискрились сквозь листву, он бросил думать о службе. Сегодня Михаил Семёнович намеревался танцевать. Неделю назад Воронцов посетил вечер у графини Головиной, к которой съехалась московская родня. Вообще-то они договорились отправиться гуда вместе с Бенкендорфом. Но в последний момент Дюк Ришелье вызвал Шурку к себе. А таким персонам не отказывают. Пришлось Михаилу ехать одному. Было шумно. Тесно. Бестолково. Но не без блеска. По сырой погоде генерал слегка прихрамывал. Лиза тихо сидела в уголке в скромнейшем наряде из тёмного полупрозрачного муслина, почти без драгоценностей — лишь её гладко расчёсанные на прямой пробор волосы были украшены маленькой диадемой из красновато-чёрных гранатов.