Теперь, слушая государя, Михаил Семёнович должен был сделать вывод, что они с Ермоловым кругом не правы. Барахтались в мелком самолюбии. А император тем временам «радел за армию». Но познавай дерево по плодам. А плоды были горьки.
— Ваше императорское величество, — дрогнувшим голосом произнёс Воронцов. — Если я в чём-то провинился, умоляю, скажите прямо и дайте возможность оправдаться. Я ничего не скрываю. Мой корпус — моя защита. Состояние людей, их выучка, довольствие — единственные мои рекомендации. Если они угодны вашему величеству, я буду оправдан в ваших глазах и во мнении света. Если нет, значит, служба моя не на пользу Отечеству. И я удалюсь, оставив дела тем, кто более сведущ.
Александр выдержал паузу и вдруг сказал совсем не то, чего от него ожидал граф.
— Вы первый, кому мне хотелось бы в Париже сообщить радостную новость. Франция принята в семью Священного союза. А британский кабинет, уважив наши дипломатические резоны, согласился вывести свои войска раньше срока. Я нахожу в этом немалую вашу заслугу, граф.
Михаил Семёнович не позволил себя спровоцировать. Пробный камень упал в колодец.
— Вся моя заслуга, государь, только в том, что войска вашего императорского величества здесь, во Франции, ничем не уронили перед союзниками достоинства русского имени, — отчеканил он.
Александр мгновение смотрел в лицо собеседника, стараясь отыскать следы волнения. Он почти позавидовал умению Воронцова держать непроницаемую маску. Ни одна морщинка не изменила своего направления. Даже эта, вертикальная, между бровей, которая, то сжимаясь, то разглаживаясь, легче всего выдаёт состояние человека. А твёрдые складки в углах губ вообще не дрогнули.
— Что ж, будь по-вашему, — заключил государь. — По случаю моего приезда из Аахена и принятия Франции в союз континентальных монархий намечены совместные манёвры бывших оккупационных войск. Перед выходом домой все хотят показать себя. Там и увидим выучку ваших людей. По ней и станем судить об основательности или беспочвенности слухов, преследующих ваш корпус.
Воронцов вышел от императора почти обнадеженным. Такое решение устраивало его как нельзя больше. Граф был уверен в своих войсках и заранее радовался, зная, что на манёврах они оставят далеко позади и педантов пруссаков, и легкомысленных австрийцев, и даже, возможно, флегматичных островных вояк, уставших торчать в чужом краю.
Император провожал Михаила взглядом через окно и сухо барабанил пальцами по раме. Губы Александра Павловича выгибались в презрительной усмешке. «А ведь Воронцова так и подмывало спросить о планах относительно Бельгии. Бедный граф!» Впрочем, государь сумел уверить и добряка Гийо, и милую Аннет в своём желании сделать их «французскими величествами». Но сам и мысли не допускал о реальности подобного развития событий. Энтузиазм нидерландской родни и тамошней эмиграции только пошёл на пользу. Всё этому поверили. Даже англичане. И дали слабину. С дипломатическим поручением к герцогу Ришелье был отправлен именно Бенкендорф, друг командующего. Он, конечно, не мог не проболтаться «брату Михайле». А тот, по связи с Веллингтоном, не стал скрывать опасность от британцев. Итог был один: блестяще сыгранная партия. С ней царь мог себя поздравить. Франция вошла в Священный союз. И ещё важный момент: ни Воронцову, ни Бенкендорфу доверять нельзя. Опытом доказано.