«Надо же, в конце концов, карманами обзавестись».
– Хлеб наш насущный даждь нам дне-есь…
Петр незаметно вздохнул. Как же много времени русские посвящают молитве! Да ладно бы только в домовой церкви, так еще на богомолья приходится ездить. Вчера весь день тряслись по ухабистой дороге до Троице-Сергиевой лавры, а сегодня спозаранку уже служба. Эх, тяжела доля государева…
Но где же Дионисий? Царь приехал, значит, вести богослужение должен архимандрит. Всегда так было. Петр его помнил, тот был высоким, худым мужчиной средних лет, с тонким и очень умным лицом. А сейчас вместо него какой-то седобородый старик. Что это, протест? Бунт? Архимандрит решил показать государю свое отношение к реформам? И как теперь ему, Петру, себя вести? Убеждать, уговаривать? Или ругаться, настаивая на своей царской воле? Как же хреново, когда даже такие мудрые люди не понимают, что он для них же старается. Хорошо хоть, не все такие. Сторонников у него тоже немало.
Он покосился на молившегося неподалеку Филимона. Рука у того была аккуратно перевязана белым полотном, разделенным на полосы. Рядом с писарем стоял высокий тощий юноша в монашеской рясе. Длинные жидкие волосы и редкая бороденка придавали его худому лицу на редкость несуразный вид. Но Петр знал: этот чернец – один из лучших русских лекарей Москвы.
После того как поранившийся Филимон вернулся от племянника, царь подробно расспросил его о юноше. Писарь поведал немало случаев, когда Тимоха – именно так он называл родича – вытаскивал пациентов буквально с того света. С учетом того, что он лишь недавно обучился, Петр сделал вывод, что у парня природный талант к медицине. И взял его к себе одним из лекарей. Мало ли, что может приключиться, а этим дворцовым Гиппократам веры мало.
Между тем служба подошла к концу. Вперед выступил Иван Воротынский и, как предписывал обычай, обратился к священнику:
– Святой отец! Се государь наш, благослови его!
Петр опустился на колени, сложив ладошки, а священник, осенив его крестом, принялся бормотать:
– Мир тебе, православный государь… Благословение Господа нашего…
Когда все ритуалы были закончены, царь тихо спросил его:
– А скажи, отче, где теперича настоятель? По какому резону службу не стоял?
– Не гневайся, батюшка Петр Федорыч, – вздохнул старец. – Худо архимандриту, занемог. В келье лежит, подняться не может. – Он горестно покивал и прошептал: – Молись за него, государь.
– Где он, отче? Хочу сходить к нему.
– Ступай, батюшка, ступай. Я велю тебя проводить.
– Прости, государь, что встать пред тобою не могу.