Петр был поражен видом архимандрита. Щеки ввалились, на скулах горел нездоровый румянец, а глаза лихорадочно блестели. Бледный, исхудавший, он лежал на узкой лавке, укрытый рогожей. У другой стены полутемной кельи стояли заваленный свитками стол и простой деревянный стул. На столе свеча, чернильница с пером, в углу – рукомойник и таз.
Царь, подтащив стул ближе к лавке, сел и взял священника за руку.
– Пустое, отче, лежи. И не тревожься: чаю я, с Божьей помощью вскоре излечишься.
– Нет, батюшка Петр Федорыч… Зело меня немочь-то скрутила. Видать, помирать вскорости…
– Ну-ну, отчаяние лихой попутчик. Да и грешно, сам ведаешь.
– Как ты, государь, складно сказываешь-то. Слыхал я про то, да, признаться, не больно верил. А нынче вижу – и впрямь диво дивное. Истину ты, царь-батюшка, глаголешь, унынье страшный грех. Буду надежу иметь, авось Господь смилуется да поможет.
Петр тихо рассмеялся и наклонился к архимандриту.
– Я тебе лекаря свово оставлю. Надысь нового взял, ох и хорош!
Бледное лицо настоятеля окаменело.
– Благодарствую, государь, токмо скулапы твои мне не надобны. Бог поможет, коли воля Его на то будет.
– Так вот же оно, вспоможение-то.
– Не гневайся, царь-батюшка, мне теперича один Господь пособить могет, – упрямо прошептал священник.
«Ох уж эти иноки. Умирать будут, а лечиться не станут!»
И тут в памяти Петра всплыл старый анекдот про раввина. Сообразив, как можно убедить упертого монаха, он откинулся на спинку стула и неторопливо начал:
– Расскажу я тебе, отче, одну притчу. Жил на свете схимник, иже во всем уповал на Бога. Случился как-то в тех краях потоп. Крестьяне бежать бросились и его с собою кликнули, да токмо он отказался, сказавши: «Господь управит». А воды все боле и боле. Плывет мужичок на лодке и снова кличет монаха. А тот вдругорядь – Господь спасет меня. А уж когда воды по крышу прибыло, всплыла огромная рыба да плеснула хвостом, дескать, садись. В третий раз отказался схимник – и, вестимо, утоп. А как попал на небеса да встретился со Всевышним, так и вопиет – почто, мол, Ты дал мне помереть, Боже? А Господь ему ответствовал – трижды силился я спасти тебя, неразумного, и трижды ты от моего вспомоществования отринулся.
Дионисий нахмурился и внимательно посмотрел на царя.
– Понял я, об чем ты сказываешь, царь-батюшка. Да только неможно такому быть, чтоб чернецу православному Господь лекарем-еретиком пособил.
– Очувствуйся, отче! Али я сказывал про иноземцев? Наш он, наш, монах из Чудова, Тимохой кличут.
Поразмышляв с минуту, архимандрит усмехнулся:
– А ведь и впрямь, государь, почем мне ведать, что не Господом он чрез тебя послан?