Легко встав, Филарет прошелся по комнате, ряса его тихо шуршала по полу. Погруженный в свои мысли, он не замечал нетерпеливого взгляда боярина. Царь, дите малое, безгрешное – посланец дьявола? Нет, невозможно, решительно невозможно! Но почему ж тогда он вздумал притеснять церковь? Разве Господу это угодно? Как разобраться в этих играх человеческому уму?
Наконец митрополит остановился перед Шереметевым и задумчиво кивнул:
– Что ж, Федор Иваныч, ступай с Богом. Ответа пока тебе я давать не стану, но обещаюсь крепко обо всем, что ты сказывал, подумать.
Боярин отвернулся, пытаясь скрыть разочарование. Тяжело опустился на колени, облобызал Филаретову руку, кряхтя, поднялся и был таков. А митрополит шагнул к Спасителю и огорченно уставился на образ. Что же делать? Как разрешить проблему? Конечно, и сына хочется на престоле видеть, и династию заложить, и самому стать патриархом, но против законного царя идти не дело. А вот если венценосец и впрямь посланец диаволов…
В просторной горнице за крытым камчой столом сидели два Федора Ивановича – Шереметев и Мстиславский. Оба потягивали теплый питной мед и заедали его подовыми пирогами, ведя неторопливый разговор.
– Н-да-а, теперича все по-новому повернется, – вздохнул бывший правитель-регент, дожевав очередной кусок. – Вона, царь что с нами, боярами-то, чинит. А сам наказывает то одно поменять, то другое. Эх, пропала Русь…
– Чегой-то ты, батюшка, больно печален. До лиха-то далече. Государь все дельно учиняет, вон, бунт летний одним словом утихомирил. А Собор… ну что ж, видать, надобно было. Как бы он без этого мужичье-то успокоил?
– Вот попомни мое слово, князь, – Шереметев наклонился к собеседнику и перешел на шепот, – местничество и то, что Юрьев день возвернули, – это только начало. А завтра иные вольности у нас отымут. Царь все бает, дескать, воля народная, а сам под эту дудку себе чает власти прибрать.
– Да куды уж боле, – засмеялся Мстиславский и вдруг посерьезнел: – Чую, неспроста ты об том со мною глаголешь, Федор Иваныч. Уж я тебя ведаю аки облупленного, ты просто так языком молоть не станешь. Аль замыслил чего? Сказывай, не томи.
– Неча тут сказывать, князь. Надобно все по-старому вертать. И нам с тобою должно про прежние распри позабыть и теперича быть заодно. Я к тебе по-соседски заглянул, по-доброму, с надежей, что как-нибудь уговоримся.
– На что?
– А чтоб Петра скинуть да Мишу Романова на престол возвести.
Мстиславский отпрянул.
– Святые угодники! Не приболел ли ты, батюшка Федор Иваныч, и ноне умишком скорбен?