Наверное рыбаки послали кого-то в город, потому что вечерняя зорька, принесшая нам улов из нескольких панцирных сомиков и двух жирных пираний, из которых я приготовила на костре слабое подобие ухи, принесла так же и гостюшку. Пушак. Собственной персоной. Пришёл с инспекцией чудес от своих и божьих протеже. Он, видимо, побывал в посёлке и был в курсе происшедшего. Присел молча, ждал, пока ещё ворочающийся малыш крепко заснёт. Ночь была полна незнакомыми мне звуками, но ситуация казалась вполне романтичной.
Несколько дней назад мне пришла в голову свежая мысль вырезать из дерева крючок или спицы. Вязать я умела и тем, и другим. Мне не нравились безрукавые здешние хламиды. А из шерстяных ниток вполне можно связать свитер. Себе. И малявке. Вот Пушаку бы связала. Только сначала с удовольствием бы обмерила. Какой там у него объём груди?
Я из-под ресниц бросила взгляд на сидящего у костра мужчину и меня тряхануло. Он смотрел на меня такими глазами, что заныло всё тело. Все мысли вытряхнуло из головы, вроде кто-то зарядил по затылку. Мы одновременно потянулись друг к другу, и его руки как-будто обожгли кожу на моей груди.
Малыш сопел у огня, а мы не могли остановиться. Каждая клеточка просто праздновала этот странный ночной союз между веками. Где-то между нашими телами потерялся бог. Я плакала, потому что всё, что сейчас происходило, просто не помещалось у меня внутри, а выходило со слезами, оставляя солёную кожу на щеках, для его поцелуев.
Чаупи-тута знал, что когда-нибудь увидит чудо. С тех самых пор, как в его жизнь вошли посланцы Инти. Он проснулся так рано, что предрассветный туман ещё клубился над водой. Ему хотелось сделать что-то для Ирины, пока она ещё спит. Поймать рыбу, нарвать цветов. Но она не спала. Сидела, задумчиво ковыряя веточкой в костре. Глаза у неё были покрасневшие. Не спала? А может плакала? А вдруг и она тоскует за семьёй. Ведь не может быть, чтоб у неё никого не было. Вот посмотрела на него, улыбнулась, а глаза грустные. Мальчик засуетился, подбросил хвороста в костёр. Побежал, проверил донку. Наживка съедена, а колокольчик не звенел. А вот и он, сиротливо лежит на камешке. Зачем Ирина сняла его? Не хочет ловить больше?
Когда он вернулся к костру, девушка спала, на щеке застыла слезинка. Мальчик сел, внутри защемило. Пушак говорил, что на праздник посвящения, в Храме Мёртвого города, во время солнечного бога, пришельцы вернутся рассказать ему о детях его крови. Он точно знал, детей не берут с собой. Ещё не его время, только в пятнадцать прийдёт его шанс посвятить себя служению, стать настоящим шаманом. Только тогда ему разрешат отправиться в Храм.