– Расслабься уже, Эбони! Все идет прекрасно. Успокойся и выпей чего-нибудь? – говорю я, обнимая ее за плечи. Я чувствую, как она напряжена.
– По-твоему, им весело? – спрашивает она, быстро обшаривая глазами сад.
– Да! Только посмотри на них! В жизни так не веселились!
Тут к нам подходит папа за компанию с Мэттом и дядей Робом, папиным братом. Вся папина семья приехала. И бабуля Мойра – мамина мама – тоже, а это замечательно. Но мы с ней общаемся только с тех пор, как мама умерла. Пока мы росли, она не принимала участия в нашей жизни, и мы с Эбони понятия не имеем почему. Это одна из тех тем, которых избегают.
Они все смеются над каким-то замечанием Мэтта. Как чудесно они ладят, как хорошо было бы хоть иногда почувствовать себя сопричастной!
– А вот и они! – восклицает папа. – Наши девочки!
Ну да. Это – мы.
– У вас есть что выпить? – спрашивает Роб.
– Да, все путем! – отвечаю я, крепче сжимая высокий бокал, полный шампанского.
– Классная вечеринка, Эбби! – объявляет Мэтт, чмокая ее в щеку, которую она вежливо отодвигает.
– С днем рождения, Эбони! – воркует дядя Роб, чей поцелуй в лоб Эбони принимает с восторгом. В подарок на день рождения она лишь хочет подтверждения со стороны, что устроила классную вечеринку и чтобы о ее празднике люди говорили еще полгода.
И тут происходит нечто ужасное.
Диджей ставит следующую песню в своей программе, и все мы застываем на месте.
Вступление мы слышали миллион раз. Рокот барабанов и мелодичная партия гобоя эхом разносятся по саду, никто ни о чем не подозревает. За прошедшие годы мы много раз слушали эту песню вместе и каждый в отдельности, стараясь найти в ней утешение… стать ближе к ней.
Мамина любимая песня. Та, под которую ее внесли в часовню в деревянном гробу.
Наверное, такого следовало бы ожидать. Если выбираешь для похорон классическую балладу из фильма девяностых годов, следует ожидать, что время от времени будешь слышать ее где-то еще. Мама сама ее выбрала. Ей, по-видимому, говорили, что для похорон такая песня неуместна: песня про головокружительный секс, но она так ее любила, а еще решила, что, если кто-то станет поднимать брови, это будет просто уморительно. Поэтому на ее похоронах звучала именно эта баллада. В одиночестве я еще могу справиться. Но в этой ситуации, в присутствии Эбони и папы, было просто мучительно.
Когда начинаются слова, мы смотрим друг на друга, не зная, что делать. Словно на лужайке перед нами возник огромный чертов слон, спящий на траве. Эбони не отводит взгляд от папы. Он смотрит на нас обоих, а потом на целую вечность вперивает взгляд себе под ноги.