Вот и сегодня на моих глазах напарник не рисовал, не лепил — он создавал мне новое лицо!
— Гошка, где ты этому научился?
— Чему этому? — рассеянно спросил он, прилаживая мне на нос характерную горбинку.
— Этому искусству. Ты же из меня просто другого человека делаешь!
— А ты как думаешь?
— Ну-у… — Никак я не думала, откуда мне знать, где готовят гримеров-волшебников. — Может, курсы какие, жутко засекреченные.
— Нет, Ритка, все гораздо проще. У меня родители гримеры, они и сейчас в нашем драм-театре работают. И я с детства за кулисами, в окружении таких вот коробочек. Это первые мои игрушки были. Сначала я кукол гримировал, потом, лет в десять, отец со мной серьезно заниматься стал. Мама тоже пробовала, но у нее учительских способностей нет — показать может, а на объяснения у нее терпения не хватает. В пятнадцать лет я вместе с ними уже работал, некоторые актрисы, особенно пожилые, предпочитали, чтобы именно я их гримировал. Наверное, с тех пор я и предпочитаю женские лица. С ними интереснее, есть где развернуться.
— То есть ты по-настоящему работал гримером в настоящем театре?
— Ритка, не верти головой, ты мне мешаешь!
Я послушно замерла, напряженно выпрямив шею, и Гошка смилостивился, ответил:
— Ну, работал, и что такого?
— А почему ушел? — Я старалась, чтобы шевелились только губы.
— В армию забрали.
— И ты после армии в театр не вернулся?
— Как раз вернулся. — Гошка приклеил мне короткие светлые брови и осторожно разгладил их. — Смешно, конечно, получилось. Мне, пока я служил, гримерка каждую ночь снилась. Так хотелось в театр, что аж руки дрожали. После дембеля, прямо с вокзала, с чемоданом, к родителям на работу явился. В тот же день на работу оформился, счастлив был, как мальчишка. Собственно, я и был тогда мальчишкой… Сейчас не двигайся, я шрам буду клеить.
— А потом? — выдохнула я, не шевельнув ни одним мускулом.
— Потом останется только губки подправить.
— Я про театр. — В этот раз какая-то жилка, видно дернулась, потому что Гошка погрозил мне пальцем. Но на вопрос ответил:
— Я же говорю, смешно получилось. Проработал месяц и перестал понимать, чего я в этот театр так рвался? До того мне скучно стало, хоть волком вой. Вот я и сбежал. Родители расстроились, конечно: они мною так гордились, и вообще, династия! А я в школу милиции поступил. Вот и вся история. Или, как говорит наш новый клиент Иван Алябьев, — такие дела.
Он отступил на шаг, внимательно посмотрел на мое — точнее, уже не мое — лицо и спросил:
— Как думаешь, линзы цветные нужны?
— Нет, — быстро ответила я. — Не люблю я линзы, от них глаза чешутся.