Баринов слегка наклонил голову, то ли благодаря за лестные слова, то ли подтверждая, что дырка на подушке — след выстрела. Впрочем, Паршина в его сторону даже не взглянула.
— Меня совершенно не интересует, кто из вас в чем разбирается, — перебила она. — И у меня нет привычки разглядывать дыры на всяком старье. Если вам больше нечего мне… — Она начала приподниматься с дивана, но теперь уже Володя не дал ей договорить:
— Минуточку, Светлана Павловна, одну минуточку. — Неожиданно он засюсюкал, словно малышу объяснял: — Дырочка в подушечке этой только одна. Значит, и пулечка никуда не улетела, а там, внутри подушечки, находится! И если эта пулечка идентична той, что убила муженька вашего. — Володе надоело валять дурака, и он заговорил нормально: — А баллистическая экспертиза эту идентичность без проблем установит, опять-таки, можете поверить мне на слово! И тогда нам останется ответить только на один вопрос — кто и зачем выстрелил в подушку?
Паршина все-таки поднялась с дивана и, глядя Стрешневу в глаза, отчеканила:
— Спросите у Ивана. Это он стрелял в моего мужа! Что вы ко мне прицепились с этой подушкой?
— И у него спросим, — согласился Володя. — Но тут вот какая нестыковочка получается: вы вчера показали, что слышали один выстрел, так? Паршина не ответила, и он продолжил:
— Алябьев зашел, выстрелил в вашего супруга — один выстрел, как вы и сказали — и тут же его, душегуба, повязали. Так?
Губы Светланы Павловны еле заметно шевельнулись, но она снова не издала ни звука. Володя нахмурился и спросил уже строже:
— Сколько было выстрелов?
— Я… не помню, — с заметным усилием ответила Паршина. — Это был такой стресс… когда я увидела, что Валя на полу, весь в крови… неужели я могла в это время выстрелы считать? Да я и не поняла тогда, что это выстрелы были, просто услышала странный шум и зашла посмотреть. И увидела, увидела…
Она всхлипнула и покачнулась. Поскольку Стрешнев не сделал попытки поддержать ее, Светлана Павловна сделала шаг назад, прижала ладони к лицу и, захлебнувшись рыданиями, рухнула на диван.
— Да что же это делается, да ведь ясно, что Иван моего Валю убил, да за что же мне такое несчастье, и откуда мне знать, сколько он стрелял, куда стрелял… может, Валечка мой загородиться хотел этой подушкой проклятой, спастись хотел… — Сдавленные причитания не произвели на Стрешнев никакого впечатления, и на всех остальных тоже. Я подумала, что напрасно Паршина бросается из стороны в сторону, это сильно портит впечатление. Ей бы выбрать один какой-то образ: либо сильная женщина, которую не сломить даже такому горю, как смерть горячо любимого супруга, либо безутешная, несчастная вдова, неспособная вести деловые разговоры. А так… она рыдает, а мы вежливо ждем, когда ей это надоест.