– Старуха Челищева приезжала, рассказывала, что им в Алексеевском равелине разрешили прогулки, – заговорщически сказал Ник. – Маленький треугольный дворик… Там тоже весна, солнце…
– Наверное, они не замечают весны, – ответил Саша, сразу поняв, о ком говорит Ник. – Я все думаю о Рылееве… – Он пишет стихи, может, ему немного легче, чем другим.
Ник согласно кивнул головой.
– Да, когда можешь вылить в стихах горе и радость, на сердце становится так легко!
– А вы почитаете мне когда-нибудь ваши стихи? – просительно сказал Саша.
– Непременно. Но сейчас я пишу плохие стихи, мне не хочется их никому показывать….
– Даже мне?
– Даже вам.
– Сенатор говорит, что Рылеева водят на допрос с завязанными глазами. Почему они так боятся его?
Ник улыбнулся.
Нет, не способен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящего душой
Под тяжким игом самовластья…
Он прочел это спокойно, нараспев, наслаждаясь музыкой стиха, самым звучанием слов. Читал, казалось, не следя за смыслом. Но, может быть, именно поэтому стихи получали в чтении Ника особенную выразительность, которой не мог добиться Саша своим энергичным и резким чтением.
– Вот потому и боятся… – добавил он негромко.
Саша с благодарностью поглядел на Ника. «Все понимает!» Он хотел ему сказать об этом, но в это время серый полосатый кот выскочил из подворотни – за ним гналась собака. Ее заливистый отчаянный лай заглушил Сашины слова.
– Вы что-то сказали мне? – спросил Ник.
– Нет, нет, – возразил Саша, стесняясь – своего порыва. – Я все думаю: неужели их казнят?
– Тетушка Челищева сказывала, что Рылеев на допросах одно твердит: «Я погубил их, я один заслуживаю казни… Пусть все кончится моею казнью, а других возвратите семействам…»
– Когда за ним пришли, он спокойно ждал, был одет, только бледный очень… – волнуясь, подхватил Саша. – Иван Евдокимович рассказывал, что им сначала обещали полное прощение, а теперь стращают пытками.
– Видно, прав был Пестель, когда сказал на допросе: «Мы хотели очистить дом!» – ответил Ник.
Мальчики ускорили шаги.
– Государь сказал Каховскому, что он только и мечтает устранить в государстве все неполадки, что он сам – первый гражданин отечества, – задумчиво продолжил он. – Неужели после таких слов возможна казнь?
Послышались протяжные, заунывные звуки шарманки, и мальчики остановились возле раскрытой калитки. Старенький рыжий шарманщик крутил ручку пестрого ящика, на котором наклеены были розовые личики ангелов с белыми крылышками. В ящике – множество пакетиков, туго свернутых из газетной бумаги.