Пушкин не утерпел и сочинил эпиграмму. От имени Жуковского:
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.
Про слугу Жуковского Якова, который будто бы по ошибке запер своего барина вместе с Кюхельбекером, Пушкин присочинил для красного словца.
Стихи дошли до Кюхли. Что тут началось! Обидчивый Кюхельбекер вызвал Пушкина на дуэль.
Пушкин очень не хотел этой глупой дуэли, но отказаться нельзя было. В назначенный день они встретились на Волковом поле, отыскали какой-то недостроенный фамильный склеп и устроились в нём. Секундантом Кюхельбекера был Дельвиг. Когда Кюхля начал целиться, Пушкин закричал:
— Дельвиг! Стань на моё место, здесь безопаснее.
Кюхельбекер взбесился, рука у него дрогнула, он сделал пол-оборота и прострелил фуражку Дельвига.
— Послушай, товарищ,— сказал ему Пушкин,— говорю тебе без лести: ты стоишь дружбы без эпиграммы, но пороху не стоишь.
Он бросил пистолет, и они помирились. Поостыв, Кюхельбекер повинился перед Пушкиным:
Так! легко мутит мгновенье
Мрачный ток моей крови;
Но за быстрое забвенье
Не лишай меня любви!
Редок для меня день ясный!
Тучами со всех сторон
От зари моей ненастной
Был покрыт мой небосклон.
Глупость злых и глупых злоба
Мне и жалки и смешны;
Но с тобою, друг, до гроба
Вместе мы пройти должны!
Неразрывны наши узы!
В роковой священный час —
Скорбь и Радость, Дружба, Музы
Души сочетали в нас!
Подобные происшествия не омрачали их дружбы.
Пущин жил там же, где и раньше, — на Мойке, в старом доме своего деда-адмирала.
«Первый друг» Пушкина — добрый, умный Жанно, любимец всего Лицея — превратился в статного гвардейского офицера, сосредоточенного, серьёзного. Он чуждался света и светских развлечений, жил какой-то особой, значительной жизнью.
У Пущина они праздновали лицейскую годовщину — 19 октября 1818 года. «19 этого месяца в количестве 14 человек мы собрались у Пущина, — писал Горчакову лицеист Николай Корсаков. — Пели лицейские песни… Снова возвратились в старое доброе время».
Пушкин, случалось, забегал на Мойку к другу. Если не заставал его, оставлял записки и смешные рисунки.
Но чаще они виделись в другом месте. «Большею частью свидания мои с Пушкиным были у домоседа Дельвига», — рассказывал Пущин.
Дельвига после Лицея зачислили на службу в Департамент горных и соляных дел. Но, прежде чем впрячься в служебную лямку, он уехал в отпуск на Украину к родным. Оттуда писал Пушкину:
А я ужель забыт тобою,
Мой брат по Музе, мой Орест?
Или нельзя снестись мечтою
До тех обетованных мест,
Где я зовуся чернобривым…
Пушкин не забывал Дельвига, и как только тот возвратился, стал его частым гостем.