«Чердак» был как бы главным штабом петербургских театралов.
Сюда Катенин привёз однажды Пушкина.
Пушкин слышал о «чердаке» и сам хотел там побывать. Но арзамасскому Сверчку казалось не так-то просто явиться к беседчику «Шутовскому», которого он высмеивал и устно и письменно, на которого написал эпиграмму.
Ещё недавно в Лицее Пушкин пылал ненавистью к автору «Липецких вод», посмевшему задеть самого Жуковского, звал его клеветником и твердил с чужого голоса, что интриги Шаховского свели в могилу поэта Озерова.
Теперь… Теперь Пушкин смотрел на многое уже иными глазами. «Шумный рой» комедий Шаховского не привёл его в восторг, но он не мог не признать, что рассыпанные в них насмешки над плаксивой чувствительностью Карамзина и «страшными» мечтаниями Жуковского не так уж несправедливы. Да и Шаховской изменился. Пушкин слышал, что он публично извинился перед Жуковским за свои выходки против него. «Беседа» скончалась. Время сгладило обиды. И даже дядя Василий Львович, которого тоже уколол Шаховской, уже говорил о нём без прежней дрожи в голосе.
И Пушкин обрадовался, когда однажды Катенин передал ему приглашение Шаховского побывать на «чердаке».
— Во Вторую Подъяческую!
И вот он стоит перед домом Клеопина и смотрит, задрав голову, на небольшие ярко освещённые окна «чердака»…
Шаховской встретил его в дверях — огромный, безобразный, с чудовищным животом — и приветствовал неожиданно тонким голосом, который совершенно не вязался с его необъятной фигурой. Он улыбался, раскланивался, весь лучился радушием. Крохотные глазки хитро поблескивали. Забавно глотая и перевирая слова (когда он торопился, то не выговаривал половины букв алфавита), Шаховской сказал, что слышал отрывки из «Руслана и Людмилы». И ему, страстному любителю святой Руси, они необыкновенно понравились. Выложив Пушкину весь запас комплиментов, он повёл его представлять своим гостям…
Когда поздно ночью Пушкин с Катениным возвращались от Шаховского, между ними произошёл разговор, который почти слово в слово запомнился Катенину. Говорили по-французски. Пушкин сказал:
— Знаете ли, что он, в сущности, очень хороший человек. Никогда я не поверю, что он серьёзно желал повредить Озерову или кому бы то ни было.
— Вы это думали, однако, — возразил Катенин, — это писали и распространяли — вот что плохо.
— К счастью, никто не прочёл этого школьного бумагомарания; вы думаете он знает что-нибудь о нём?
— Нет, потому что он никогда не говорил мне об этом.
— Тем лучше; поступим, как он, и никогда не будем больше говорить об этом…
В апреле 1819 года Василий Львович Пушкин писал в Варшаву Вяземскому: «Шаховской… мне сказывал, что племянник мой у него бывает почти ежедневно. Я не отвечал ни слова, а тихонько вздохнул».