Правоверный арзамасец Василий Львович не напрасно вздыхал. Его племянник действительно свёл прочное знакомство с Шаховским.
«Чердак» пришёлся Пушкину по душе. И прежде всего тем, что не был похож на обычные светские салоны. Скорее, он напоминал своеобразную мастерскую, где изготовлялись пьесы, актёры и даже целые спектакли.
Шаховской, Грибоедов усаживались где-нибудь в уголке и обсуждали план своей будущей комедии. «И вшестером, глядь, водевильчик слепят…», как смеялся потом Грибоедов в «Горе от ума». Если не вшестером, то вдвоём и втроём здесь «лепили» водевильчики.
Здесь и репетировали их. Шаховской из драматурга преображался в режиссёра. Репетиции на «чердаке» стоили любого спектакля. Главную роль в них играл, конечно, сам Шаховской. Обучая актёров, он забывал обо всём на свете. Вся мимика действующих лиц отражалась на его лице. Он готов был плакать от умиления и восторга, если актёр, а тем более актриса, выполняли в точности то, чего он хотел. Но если не могли выполнить… Тут начиналось нечто страшное. Разгневанный режиссёр приходил в неистовство. Он кричал, воздевая руки к небу, рвал на себе волосы, которые, кстати сказать, весьма скудно обрамляли его лысый череп.
— Ты, миленькая, дурища, — кричал Шаховской молоденькой актрисе, — уха у тебя нет, где у тебя размер стиха?! В прачки тебе идти надо было!
— Опять зазюзюкал, миленький! — набрасывался он на другую жертву. — Ведь ты с придворной дамой говоришь, а не с горничной, что губы сердечком складываешь? Раскрывай рот…
Шаховской способен был в припадке комического отчаяния грохнуться в ноги кому-нибудь из актёров и жалобно запричитать:
— Господи, за что ты меня наказываешь! Господи, помилуй меня, грешного!
Затем он вскакивал и в неописуемом бешенстве вопил диким голосом:
— Сначала! До завтра, сначала!..
Видя подобные сцены, Пушкин нередко выбегал хохотать в соседнюю комнату.
Шаховскому нужны были зрители. Если на репетициях в театре не было под рукой знатоков, он собирал хористов, фигурантов, ламповщиков, плотников и, беспрестанно оборачиваясь к ним, следил, какое впечатление на них производит та или иная сцена.
Время от времени Шаховской потчевал посетителей своего «чердака» новыми талантами из числа воспитанников Театральной школы. И случалось, что имена, которым предстояло греметь на русской сцене, впервые произносились здесь, на «чердаке».
Жестокое огорчение Шаховской испытывал, когда его покидали талантливые ученики. А такое бывало. Шаховской обращался с учениками деспотически, требуя рабского подражания. Он учил их, как учили пению канареек и снегирей. А видя невежество и промахи, замечал язвительно: