Опасались не напрасно. Петербургский генерал-губернатор граф Милорадович получил распоряжение отыскать и доставить оду Пушкина «Вольность» и его же несколько эпиграмм.
Полицейские агенты заметались по городу. Пошли в ход хитрость, деньги. Не без труда и затрат раздобыли требуемое.
Но этого оказалось недостаточно, и тогда было приказано захватить все бумаги Пушкина. Неожиданно. Врасплох.
Как? У петербургской полиции имелись разные способы.
Излюбленный — через слуг.
Слуг использовали всячески. К лицам неблагонадёжным и подозреваемым приставляли в качестве слуг полицейских агентов. Даже к прибывшему из мятежной Испании послу пытались приставить «слугу».
Если же подозреваемые лица не нанимали слуг, а пользовались своими крепостными, и тут имелись лазейки.
Раздобыть бумаги Пушкина поручили сыщику Фогелю. Это была не простая птица. Для видимости и благопристойности надворный советник Фогель числился чиновником при департаменте полиции. На самом же деле это был тайный агент из наиболее опытных, который не раз выполнял важные поручения правительства. Он обладал всеми нужными качествами: хитростью, умом, образованностью. По-французски говорил как француз, по-немецки — как немец. Он прославился своей фантастической ловкостью.
Однажды, накануне войны 1812 года, петербургской полиции стало известно, что в Россию из Франции к французскому послу скачет тайный агент с важными бумагами. Агента перехватили, арестовали, посадили в Шлиссельбургскую крепость. А бумаг не нашли. Искали, но тщетно. Тогда обратились к Фогелю. Он сказал, что есть надежда, и велел посадить себя в крепость, в камеру рядом с французом.
Фогель пробыл в крепости целых два месяца, до тех пор, пока не свёл дружбы с французским агентом и не выведал его тайну. Тогда он велел себя выпустить, вернулся в Петербург, отправился в каретный сарай, где стояла коляска француза, приказал снять с неё правое заднее колесо и отодрать шину. Под шиной в углублении и были спрятаны бумаги…
Фогель действовал сам по себе, на свой страх и риск. Через малый срок он знал всё о Пушкиных и об их дворовых людях. Баб и девок в расчёт не брал — они глупы и бестолковы. А вот лакеи, камердинеры…
Днём, выбрав время, Фогель явился в дом Клокачёва. Его впустил в квартиру Никита Козлов — немолодой дядька Пушкина.
— Что, твой барин дома? — спросил Фогель для видимости, хотя прекрасно знал, что никого дома нет.
— Никак нет-с. Ушли.
Поговорив о том о сём, Фогель будто невзначай попросил дать ему почитать бумаги Пушкина.
— Да ты не бойся, любезный. Я почитаю и верну.