– Больше не существует правильного или неправильного, Итан. Есть только выживание. Я усвоил это за три с половиной года скитаний по тому аду, что лежит за ограждением. Так что не смотри на меня, надеясь увидеть проблеск раскаяния!
– Значит, убить – или быть убитым? Это то, до чего мы дошли теперь?
– Мы всегда были такими.
– Тогда почему ты не убил меня?
Хасслер улыбнулся, несмотря на то, что между зубами у него сочилась кровь:
– Когда ты возвращался в комплекс вчера вечером от Кейт, я был там. В лесу. Там, в темноте, не было никого, кроме нас с тобой. У меня имелся охотничий нож, тот самый, которым я убивал аберов в схватке лицом к лицу – ты такое и представить себе не можешь. И ты не знаешь, как близко я к тебе подошел.
Итан почувствовал, как по спине у него ползет холодок:
– И что же тебя остановило?
Адам стер заливающую глаза кровь:
– Я много думал об этом. Мне кажется, это потому, что я уже не так тверд, как был когда-то. Видишь ли, разумом я понимаю, что не существует правильного или неправильного, но мое сердце с этим не согласно. Моя прошивка времен двадцать первого века слишком глубока, слишком изначальна. Мое сознание помешало мне.
Бёрк смотрел на своего бывшего босса сквозь завесу темноты, сгущающейся в комнате:
– И к чему это нас подводит?
Хасслер застонал, с трудом принимая сидячее положение. Наконец, он сел, опираясь спиной на стену. Даже в слабом свете Итан видел, как распухает челюсть Кочевника: теперь тот говорил с трудом, невнятно.
– Я уйду. Навсегда, – пообещал Адам. – При одном условии.
– Думаешь, ты в том положении, чтобы диктовать условия?
– Тереза никогда не должна узнать о том, что произошло на самом деле.
– Ну и обеспечивай это сам, ведь она по-прежнему любит тебя!
– Она выбрала тебя, Итан.
– Что?!
«Она выбрала тебя». – Бёрк повторил эти слова про себя, и на него волной нахлынуло облегчение. Горло сдавило от эмоций.
– Теперь, когда все позади, я не хочу, чтобы она знала, – продолжал Хасслер. – Уважь это желание, и я сделаю невыносимую ситуацию приемлемой.
– Есть и другой вариант, – отозвался шериф.
– Какой же?
– Я мог бы убить тебя.
– А в тебе есть это, друг мой? Потому что если есть, то дай этому волю.
Итан посмотрел на холодную печь, а потом на окно, в которое сочился слабый вечерний свет, и задумался о том, сможет ли когда-либо снова ощутить это место своим домом. Наконец он произнес:
– Я не убийца.
– Видишь? Мы оба слишком мягки для этого нового мира.
Бёрк поднялся на ноги и спросил:
– Ты провел за оградой три с половиной года?
– Верно.
– Значит, ты знаешь об этом новом мире больше, чем кто-либо из нас.