Ладно, с Барановым всё довольно ясно, молодой человек не сильно умён и плохо образован, ждать от него здравого и логичного рассказа не следовало, но сержант Чемоданов для чего протирал свои галифе на рабочем месте?! Всё-таки перед нами не тупой валенок из райотдела – какой-никакой, а опер областного угро! Раз он попал в такое подразделение, значит, как-то проявил себя в деле. Трудно поверить в то, что Чемоданов не почувствовал завиральность услышанного рассказа, очевидно, он самоустранился от каких-либо суждений и вопросов, полностью предоставив инициативу Вершинину. Вот явится начальник поутру – начальник и рассудит.
Что же произошло далее?
А далее странности только нарастают. Ранним утром 26 июля на рабочем месте появился лейтенант Вершинин, явно вызванный полночным телефонным звонком сержанта Чемоданова. Помощник начальника уголовного розыска ознакомился с ночными откровениями Баранова и вызвал на допрос Василия Кузнецова. И первый же вопрос вкатил ему, что называется в лоб: «Признаёте себя виновным в убийстве 4-летней девочки Герды Грибановой вечером 12 июля в саду дома №19 по Первомайской улице?» – «Да, признаю», – отвечает Кузнецов.
Вот так поворот, правда?
Ещё 21 июля в день ареста Василий убедительно рассказывал о собственном алиби, а по прошествии пяти дней, вдруг – бац! – следует такое признание. Причём в материалах дела не видно никаких серьёзных подвижек за этот период. Не только улик новых не появилось, но даже вещи, изъятые при обысках по месту жительства Кузнецова и Грибанова, ещё не были отправлены на экспертизу в лабораторию судебной медицины! Тут самое время задуматься, а что, собственно, побуждало сознаваться в убийстве Баранова и Кузнецова? Что это за голос проснувшейся совести? Что это за такое дивное духовное преображение претерпели подозреваемые в мрачной камере №19 следственного изолятора? Православие считает, что все души человеческие открыты перед Богом и в душе даже самого закоренелого грешника может проснуться потребность покаяния. Но ведь коммунисты и комсомольцы в Бога не верили и христианские представления о мире и душе отвергали категорически. Так что же торкнуло двух незадачливых любителей голубей вдруг покаяться в ночь на 26 июля в содеянном преступлении?
Подсказка есть, точнее намёк. Баранов и Кузнецов содержались в одной камере изолятора. Согласно чекистским заветам товарища Дмитриева-Плоткина. Правда, к тому моменту сам товарищ Дмитриев уже с месяц как был не «товарищ», а «гражданин подследственный» и бодро, без пауз рассказывал о своей вредительской деятельности компетентным товарищам из следственной части по особо важным делам Главного управления госбезопасности, но сей маленький штришок ни на что не влиял. Школа тюремной провокации, детально продуманная и отработанная на практике как самим Дмитриевым, так и его подчинёнными, пережила надолго своих создателей. Строго говоря, жива она и поныне.