– Твою терибаблию, неужели наши?! – А еще через полминуты, когда парочка подошла поближе, Ступка заорал: – Ё-моё! Это же «Волкодавы» на помощь пришли!
* * *
Станица была полностью зачищена от врага ближе к вечеру. Последним из них, запертым в трехэтажном здании, предложили сдачу, а после отказа (каратели отлично понимали, что в лучшем случае им светит только гуманная пуля) просто расстреляли дом из пушки. А потом еще и добавили несколько залпов «Шмелями». Для верности. Потери у нас и так были страшенные, не хватало еще людей терять после победы. Защитников станицы из местных, стоящих на ногах, к тому времени оставалось человек двадцать. Да и тех, кто ранним утром уходил на блокирование дороги, тоже сильно потрепали. У них еще та мясорубка приключилась, когда «колхозники», несколько часов, считай в чистом поле, сдерживали натиск двух рот противника, который рвался в Заречное с востока.
Но зато теперь стало известно, что организованное сопротивление «общечеловеческого» режима сломлено по всей России, а его карательные части практически полностью уничтожены. Час назад смирновцы подавили последний оплот демократии в Ростове.
Эти новости принес в госпитальную палатку Прядилин, успевший уже где-то сменить свои драные джинсы на армейский камуфляж. Мы как раз сидели возле очухавшегося и довольно бодрого Чижа, ехидно обсуждая новый облик Дубинина. Костя, который вовремя сообразил слинять из расстреливаемого здания, имел красную физиономию, на которой полностью отсутствовали ресницы и брови. На голове же присутствовали большие проплешины, и Корнет до сих пор вонял жженым волосом. Его обшмалило, когда Дубинин, уходя от обстрела, проскочил через горящую хату. И теперь вся палатка, слушая его рассказ и глядя на креативную прическу, ржала от души. Спросите, чего тут смешного? Да ничего. Просто мы все были живы и нам было хорошо.
А тут еще майор с отличными новостями появился. И не просто с новостями, а с бутылкой водки, которую поделили на всех раненых. На нос получилось грамм по пятьдесят. Но только решили добавить, как пришел фельдшер, развозникался и всех лишних выгнал. Поэтому мы расположились на лавочке за мэрией. Здесь было тихо: никто не орал, не плакал, не смеялся, не матерился в горе или радости. Здесь же мы и приговорили на четверых еще одну бутылку. Молча. Видно, откат пошел после сегодняшнего сумасшедшего дня. А когда курящие закурили, Прядилин, до этого разглядывающий что-то в темном небе, вдруг сказал:
– Мужики, а ведь сегодня наш главный день.
Цыган удивился:
– В смысле?