— Валериан Витольдович!
Оборачиваюсь -— Бурденко. Рядом с ним служанка с подносом. На нем тарелки с бутербродами и стаканы с чаем.
— Перекусите, чем бог послал, а я пока подменю. Все равно заняться нечем. Раненых, которых принесли, мы уже прооперировали.
Золотой человек, Николай Нилович! Душевный! Зову Мишу. Вдвоем быстро расправляемся с бутербродами и чаем. Бурденко тем временем констатирует смерть двух жертв. Наблюдаем за этим, не переставая жевать. Смертью врача не удивить и аппетит не испортить, она наша вечная спутница.
— Ваше высокородие! -— от завала летит перемазанный унтер-сапер. —- Государыню нашли. Кажись, живая.
Роняю недопитый стакан на поднос.
— Показывай!
Бежим к завалу. Следом устремляются Бурденко с Михаилом и цесаревич. Решительно останавливаю их у границы обломков.
— Нельзя туда всем. От большой тяжести завал может поползти.
— Ая? -— умоляюще смотрит цесаревич.
— Вам — особенно. Вы здесь старший и единственный из дома Романовых.
Смотрит недовольно. Плевать! Следом за унтером взбираюсь на самый верх завала. Несколько саперов топчутся у засыпанного штукатуркой письменного стола. При виде меня расступаются. Присаживаюсь на корточки и заглядываю под столешницу. Между двумя тумбами, скорчившись, лежит женщина. Сквозь пыль на платье просматривается голубая лента. Ну, да, спасателям я про нее говорил. Женщина лежит на боку, затылком ко мне, лица не видно. Вытягиваю руку, отвожу растрепавшиеся волосы и осторожно трогаю щеку. Кожа теплая. В ответ на мое прикосновение - стон. Жива! Встаю.
— Так, братцы! С четырех сторон приподнимаем стол, один аккуратно достает женщину. Не дергать! У нее, похоже, защемлена нога, можно сделать худо.
— Понял, ваше высокородие! — говорит унтер и поворачивается к саперам: — Давай, братцы!
Отскакиваю, чтобы не мешать. Почему сам не лезу? Во-первых, у саперов получится лучше.Во-вторых… Помните ссаженные до крови руки гвардейцев? Я хирург, мне пальцы нужны целые.
Саперы стонут от натуги — стол тяжелый, дубовый. Зато крепкий - это вам не мебель от Икеи, выдержал свалившиеся на него балки. Вон, они, сброшенные, в стороне лежат, на столешнице видны следы от их падения. Унтер ныряет между тумб и, пятясь, вытаскивает на руках драгоценную ношу. Ползет на коленках и локтях. Встает.
— За мной! Аккуратно.
Спускаемся вниз. Осторожно ставлю ноги на обломки. Не хватало оступиться и сломать ногу - здесь это как два пальца. Некоторые из обломков угрожающе шевелятся под подошвами ботинок. Наконец твердая почва. К нам бросается цесаревич.
— Мама!
— Отойдите, ваше императорское высочество! Сейчас не до чувств.