– Да ученый я, – машет рукой Фрол. – Вытопили мы уже ентого жира с Христей. Целый жбан в погреб поклали.
– Ну вот и дело, – удовлетворенно кивает Ерёма. – Да у тебя, поди, еще и медвежий с той зимы остался, или нет?
– Осталси, осталси, – подтверждает Фрол. – Коли че, приходи, завсегда поделюсь. Только бутлю свою приноси. У меня ить нету пустых – все при деле.
Это у них всегда так: у кого что есть, тем и делятся. А надо – и Толяна, соседа своего, не обидят. Чай, в одном забоке живут поодаль от остальных – значит, одна семья. Так уж построились их родители. Тут же была и фанза китайца Вана, больше похожая на зимовье. Низенькая такая, будто бы в землю вросшая. Кажется, приделай к ней курьи ножки, получится известная всем избушка из сказки.
Ван, как и Толян, жил бобылем и, в отличие от своих соседей, которых кормила тайга, сажал огород. Он вообще, кажется, был равнодушен к мясу – ел только то, что выращивал на своих грядках. И если его соседи, бывало, жаловались на то, что у них в огороде ничего не растет, потому как тайга-де не для овоща, у него все перло как на дрожжах. Как же это ты умудряешься вырастить такой славный лучок? – бывало, спрашивали его, а он только улыбается. Или скажет: работай хоросе – все вырастай.
У него и росло. К нему даже из дальних поселков и за томатами с огурчиками приезжали, и лук с редиской да баклажанами брали, а у самих ничего не получалось. Потому что он на человеческом говне все выращивает, говорили люди и морщились. Однако как покупали у Вана овощи, так и продолжали покупать.
А еще у него в огороде рос мак, и все знали, что из него он делает опиум. Говорили, что у него на это было специальное разрешение, потому как старые китайцы с детства курили эту заразу. Правда, его предупредили: будешь продавать – посадим. Вот он и не продавал. Если кто попросит, скажет: водка пей, опий низя…
Никто не знал, сколько Вану лет. Одни говорили, он ровесник революции, другие – что намного старше. О себе он не любил рассказывать. Только однажды, накурившись опия и расслабившись, он поведал Ерёме, что у него когда-то была большая семья в пограничном Благовещенске. Занимались они огородничеством, а когда в тайге нашли золото, они с братьями тоже решили попытать счастья, определившись в старатели. Вначале, мол, все шло «шибко хоросе». Намыв за сезон золота, они шли по зимникам сдавать его в банк. Появились деньги, женились, открыли свою закусочную. А в последний раз, когда они возвращались из тайги домой, на них напали хунхузы. Братьев убили, сорвав с их пояса драгоценные мешочки с рассыпным золотом, а Ван убежал. Потом была революция, частное старательское дело запретили, а следом отобрали у Вана и закусочную, заявив, что частная собственность есть пережиток капитализма. А перед самой войной с Японией китайцев и вовсе стали отселять подальше от границы. Не доверяли. Мол, кто знает, как они поведут себя, начнись вдруг заваруха…