– А вот и не ерунда! – горячится Ерёма. – Ты человек пришлый и ничего не знаешь, а мы знаем… Давай-ка, председатель, сходи к Тимофею… Попроси от имени всего поселка…
– Сходи, сходи! – раздалось со всех сторон. – Однако, поможет…
– Да чем он вам поможет? – пытается образумить соседей Саенко. – Ну, что он сделает? Порчу на строителей наведет? Так это подсудное дело… Да и не верю я ни в какую порчу… А может, заколдует кого? – Он широко улыбается. – Сказки это все, товарищи, сказки!.. Давайте-ка расходитесь.
Но народ как стоял, так и остался стоять.
– Сходи, председатель! Сходи к Тимофею! – не умолкают люди.
Председатель не выдерживает такого напора.
– А вы Ерёму просите! – говорит он. – Это ж его родич.
Все обращают взоры к Савельеву.
– Давай, Ерёма, сходи! Сам говорил – поможет…
– Ну хорошо, коль поручаете – я согласен, – ответствует охотник.
В общем, было решено, что на переговоры с шаманом идет Ерёма. А тот не стал откладывать это дело в долгий ящик. Как только закончился митинг, тут же и отправился на другой конец поселка, где жил Тимофей Никифоров.
Тимофей третьего дня в тайге был и повстречался с амакой, которого оленные люди еще называли абайканом, а иные и амиканом: тунгусский говор, он богатый, поэтому сколько племен – столько и понятий.
Самка та была с детенышами – вот и наворочала ему. Все вздохи отшибла. Хорошо хоть живым оставила. А так даже череп хотела грызть – еле увернулся. Думал, поваляет его и отстанет – нет ведь, как привязалась к бедняге, так и гнала его почти до самого дома. И как только спасся? Сам, говорит, виноват. Забыл, однако, что с тайгой дело имеет. Но ведь всего-то за околицу вышел, чтоб орешков кедрового стланика набрать. Знал бы, что где-то поблизости медведица с потомством шастает, не стал бы по привычке красться, будто б за согжоем. В таких случаях иди и стучи палкой по стволам дерев. Медведь услышит – уйдет. А вот ежели ты, не учуяв его, тихонько подошел к нему, да не дай бог, это медведица с выводком – тогда беда. Хорошо, если у тебя будет ружье, – но за орехами кто ж с ружьем-то ходит? Лишнюю тяжесть неохота таскать.
Вот и лежит теперь Митряй весь израненный, часто дышит, словно затравленный пес, и при этом стонет, выставив из-под урбакэ свое тощее старое колено. На нары в спальне залезть не смог, потому жена устроила ему постель прямо на полу в небольшой залитой солнцем горенке. У самого сил нет вести разговоры, однако хорохорится, не любит выглядеть слабым. Жаль старика, но, может, пронесет?.. Ему ведь еще надо к зиме хату свою подправить, которую он по старой привычке называет утаном, то есть чумом, ну а куда ж сейчас? Вот, говорит, попытался бревно поднять, он кивает в сторону окна, а попробуй с такой хворобой вызними.