…Следом за топочой и корчоком на столе появилась эмалированная посудина с нимином. Эльга его готовила так. Нарезанные куски свежей оленины она бросала в слегка подсоленную воду, после чего ставила кастрюлю на огонь. Затем наполовину сваренное мясо она вынимала в отдельную посуду, а в кипящий бульон добавляла свежую оленью кровь и горсть голубики. Готовый суп она подавала вместе с мясом.
– Ты когда-нибудь ел сердце оленя? – продолжая хлопотать, на ходу спросила она Грачевского. – Нет? А ведь оно силу человеку дает…
В следующий раз, возвращаясь с кухни, она спросила про другое:
– А ты знаешь, что такое тэкэмин?.. Нет? Ну вот сейчас и попробуешь… Это блюдо из внутренностей и мяса медведя, – пояснила девушка. Володька хотел спросить, где они с матерью это мясо взяли, но Эльга будто прочитала его мысли: – Амакаксэ (это она про медвежье мясо) нам соседи дали. Здесь ведь всегда так: у кого что есть, тот тем и делится…
И снова радостный всплеск в животе. И снова слюна готова вырваться наружу.
Скоро весь стол был заставлен едой. «Да куда ж она столько наворочала! – подумал Володька. – Этим же целый взвод накормить можно». Но вслух он этого не сказал – боялся, что обидит хозяев.
Последнее, что принесла Эльга, была большая зеленая бутыль с какой-то жидкостью.
– Это араки… Домашняя водка, – улыбнулась она. – Сама к какому-то празднику готовила.
Ели они в полной тишине. Впрочем, ели только молодые, а Марьяна почти не притронулась к еде. Выпив рюмочку араки, она закурила трубку и так сидела, попыхивая ею и неотрывно глядя на солдата. «Ну что она так смотрит на меня?» думал Володька. Хоть бы спросила что-нибудь, но женщина молчала.
Она и потом, когда они остались с Грачевским вдвоем (Эльга в это время, убрав со стола, мыла посуду), не заговорила. Не пытался заговорить и он, потому что не знал, о чем можно было вести с ней разговор. Правда, однажды он все-таки подал голос, когда попросил разрешения закурить. В ответ она лишь коротко смежила глаза – вроде как позволила. И в следующую минуту комната наполнилась каким-то сладким чужим ароматом, так непохожим на тяжелый дух здешнего табака. Учуяв его, женщина положила свой тяжелый взгляд на стол, где лежала пачка Володькиных «Ментоловых». Прочитала. Снова перевела взгляд на солдата. Вздохнула. Нет, мол, все это не наше, так что и надеяться не надо. Придет срок – уедет этот чужак. Туда, где его ждут родные лица, родные запахи, родной воздух. А это все останется нам. Если, конечно, эти чужаки не прогонят нас с наших насиженных мест. Ну а коли прогонят – закончится наш орочонский род, а там и тайга погибнет.