Я в замешательстве. Оно зарождается внутри меня, нарастает, выплескивается наружу, опутывает меня со всех сторон.
Могу ли я?
– Не знаю, – честно отвечаю ей я, – а где мы находимся?
Я заинтригована всем происходящим, но я так и не получаю ответа, потому что видение заканчивается, и к горлу снова подступает тошнота, как всегда в таких ситуациях.
Когда возвращаюсь в сознание, я обнаруживаю себя стоящей на четвереньках, комната вращается вокруг меня, словно сумасшедшая карусель, но постепенно она останавливается, возвращая меня в реальность.
Как только снова обретаю способность двигаться, я, пошатываясь, возвращаюсь в свою комнату и готовлю себе чашку чая, подаренного Сабиной, потому что он успокаивает меня. Это единственное, что оказывает на меня такой эффект.
За ужином Дэр опять играет для нас на пианино, звук его мелодии нежной струей разносится по воздуху.
– Время здесь так быстро несется, – пытаюсь я завести светскую беседу с Элеанорой.
Делаю глоток чая из уже новой кружки: кажется, последнее время чаепития занимают все мое время. Мне сложно сфокусироваться на реальности, а это помогает мне сохранить ясность ума.
Элеанора поднимает одну бровь, но предпочитает не спорить со мной.
– Время – твой враг, Калла. – Это все, что она отвечает мне.
Я ставлю чашку на стол и внимательно вглядываюсь в ее содержимое: кажется, что чайные листы образуют на дне форму вопросительного знака. Я зачарованно смотрю на это в упор, пока не приходит Джонс и не забирает чашку.
Ночью мне снова снится сон.
Но на этот раз в моих мрачных грезах мне является не Оливия. Мне снятся моя мама, Финн и отец, а еще Дэр.
Темная ночь, холодная земля.
Это то, о чем я думаю, когда мы втроем заваливаемся в машину: Финн, наш папа и я.
Кто-то хочет поймать нас.
Но это невозможно.
Потому что мы живем на самой вершине холма.
Там больше никого нет, кроме нас.
Мой телефон лежит у меня на коленях.
Раздается крик моей мамы.
Дэр поднимается вверх по горе и идет к нам. Он весь в крови.
Все вокруг становится черным.
Я ничего не знаю.
Я ничего не знаю.
Я ничего не знаю.
Я просыпаюсь, бормоча что-то себе под нос, и проходит около минуты, прежде чем мои слова становятся различимыми и обретают некую взаимосвязь.
«Темная ночь, холодная земля».
Не знаю, что могла бы значить эта фраза.
Все, что мне известно, так это то, что я кролик, а Уитли – моя нора, и я падаю, падаю, падаю вниз.
Я начинаю бояться темноты, потому что мне кажется, что за окном кто-то рычит.
Мое одиночество навевает еще больший ужас, поэтому я подскакиваю с кровати, словно пуля.