— Господи… — он вскочил на ноги. — Я помню этот альбом! Мама привезла и торжественно вручила его мне, подарок от моей маленькой кузины. А я… Видишь ли, я никогда не любил марки и не собирал их… Прости меня! Пожалуйста, прости!
— За что? — кузина тоже поднялась. — Ты не обязан был любить марки, а я должна была придумать что-нибудь получше или не писать тебе вовсе. В конце концов, сейчас это не имеет никакого смысла: вот что было бы, к примеру, если бы ты любил марки и прочел тогда мое письмо? Посмеялся бы над глупенькой кузиной или, что еще хуже, показал бы его своим родителям. Я бы тогда точно умерла. Поэтому я даже рада, что ты выбросил мой альбом и не видел моего письма.
— Я не выбросил альбом, — он вдруг отчетливо вспомнил, как видел что-то очень похожее на него не так давно на чердаке их римской квартиры в какой-то коробке со старым хламом.
— Что это меняет? — кузина развернулась и медленно пошла к дому.
— Я не выбросил твой альбом! — он догнал ее и встал на пути.
— Чего ты хочешь? Дай мне пройти! — резкий порыв ветра растрепал ее волосы и бросил их ей в лицо.
— Ты такая красивая… — он поднял руку, чтобы коснуться ее волос. Она уклонилась. Тогда он схватил ее за руку:
— Скажи, что-нибудь изменилось у тебя… ко мне… прошло столько лет…
— Зачем тебе это? — она вырвала свою руку из его руки.
— Скажи! — он смотрел ей прямо в глаза. Она не отвернулась, напротив, подошла еще ближе и неожиданно легонько коснулась своими пальцами его лица, провела ими по щеке, по губам. И ушла. Вернее, не ушла, а сбежала, буквально взлетела вверх по лестнице, ведущей к коттеджу. Догнать ее он не решился. Остался одиноко стоять посреди бухты.
Прямо у его ног шумело море…
Потом он часто вспоминал тот разговор с кузиной. Тысячи раз прокручивал в голове такие бесполезные теперь варианты слов, которые он мог сказать тогда ей, но не сказал, тысячи раз представлял себе, как бы стали развиваться события тем летом, если бы он, например, прервал тот рассказ кузины об альбоме для марок и ее письме, перевел бы все в шутку или вообще пропустил все это мимо ушей. Но что толку корить себя за то, что ты не сказал или не сделал тогда, если действительность уже наступила и ничего изменить нельзя? Ведь недаром кто-то очень мудрый сказал: глупа и бесполезна только та мысль, которую ты, подумав, не успел сказать. А уж почему не успел, этого мудрец не объяснил: то ли от малодушия, то ли от нехватки смелости. Неважно…
Пытаясь готовиться к переэкзаменовке, он сидел в своей мансарде над раскрытыми учебниками, но мысли бродили где-то далеко. О чем он думал? О лекции по генетике, на которой четко и ясно будущим врачам втолковывали и объясняли все пагубные последствия родственных браков: дети с врожденными пороками, вымирание рода и т. д. и т. п. Преподаватель приводил какие-то проценты из статистики, говорил о том, что в некоторых странах, — кажется, в Испании? — даже законодательно запрещены браки между двоюродными братьями и сестрами. С троюродными как-то попроще. По крайней мере, на них такой акцент не делался. Он тогда особо не вслушивался в тему лекции: во-первых, его это мало интересовало, он твердо знал, что не собирается жениться ни на одной из своих кузин, а во-вторых, рядом с ним тогда сидела новенькая однокурсница, улыбалась и многообещающе строила глазки.