Вот Петечка тихо просит официанта, не Фофана, а другого, белого, принести ему к мясу вина. Тот – громко так, на весь стол:
– Сейчас я подам карту вин.
– Да какую карту?.. Красненького принеси. Подешевле. – Эх, Петя-Петечка…
Алена болтает на свой манер: мужчина сотворен из праха, женщина из ребра, так что женщины совершенней… – На все у тебя, Аленушка, – простые, неправильные объяснения…
Что-то будет, что-то стрясется, вот-вот. Мы можем заблуждаться по разным поводам, но тут – стопроцентная интуиция: что-то точно сейчас нехорошее произойдет.
* * *
И точно. Ба-бах! Из передней, где коробки стоят, раздается звук падающего тела, должен был кто-то об них себе шею сломать. Все вскакивают – и туда! Суматоха, работники ресторана мечутся. – Алло, “скорую”! – Да что там такое, что? – Анастасия грохнулась на пол, потеряла сознание! Этого следовало ожидать. Странно, что раньше не грохнулась, не хотела сыну испортить праздник.
Мы бросаемся к Анастасии Георгиевне: несчастная лежит на полу, шиньон соскочил. Боже мой, почти лысая! Да поправьте вы юбку ей! Помогите поднять! Мы вопим, суетимся, и тут поперек нестройного хора раздается голос Вершинина:
– Так, отойдите все!
Ты чего раскомандовался?
Голос Киры:
– Пустите, он врач.
Да, действительно: чаша со змеей на лацканах. Почему ты раньше молчал?
– Нате, возьмите, – говорим мы ему, – таблеточки. Хорошие, помогают.
– Вот и примите их сами, раз помогают.
Ох, ничего себе!
Ладно, давай, прояви себя. Мы предпочитаем акупунктуру, восточные практики, но и к официальной медицине у нас в таких случаях доверие есть.
Вершинин склоняется над Анестезией, трогает шею, платье расстегивает.
– Подайте мне, – говорит, – мой портфель. И ноги ей поднимите.
Петечка берет ее за ноги.
– Нет, – говорит Вершинин, – так ты долго не простоишь. Ага, подвиньте сюда коробку, переверните, вот так.
Анестезия застонала, зашевелилась.
Какой он, харман-кардон, оказывается, у тебя целебный.
Тихо становится. Вершинин еще что-то довольно спокойно делает с нашей Анестезией, мы не видим, что именно. Потом поднимает взгляд, смотрит по сторонам. Совсем нестарый еще, младше нас. Кто ему нужен?
– Мы чем-то вам можем помочь?
– А? – спрашивает Вершинин.
Анестезия между тем ожила.
– Нет, ничего, – говорит Вершинин. – “Скорую” отмените. И давайте переместимся куда-нибудь на диван.
Чудо, ну просто чудо! Ай да Вершинин! Какой же он после всего Вершинин? Наверное, знаменитость, светило. Наверняка.
Они еще некоторое время переговариваются с Анестезией, до нас долетают разные их слова, некрасиво подслушивать, да мы ничего и не разберем. Голос у него низкий, приятный, терапевтический.