Напряжение сходится (Ильин) - страница 23

– Сейчас я приведу пару доводов, достаточно убедительных, чтобы Ромашева стала старостой, – тяжело вздохнул я.

– Но я не…

– Тишина! Итак, меня зовут Максим Самойлов. Запишите, если кто-то не способен запомнить.

За спиной послышались торопливые звуки мела по доске. Пожалуй, это избыточно, ну да ладно.

– Я деспот и тиран, не признающий оправдания, – продолжил я ронять тяжелые слова в установившейся тишине. – У меня все присутствующие будут учиться на отлично, хотят они этого или нет. Есть много путей достигнуть цели. Пытки. Моральное давление. Похищение кота. Я обещаю вам боль и слезы, через которые вы придете к своему красному диплому. Обещаю ночи без сна и дни без солнца во время сессии. Обещаю многие километры дистанций на межвузовских соревнованиях, лидерам которых достанутся медали, а отстающим – сломанные пальцы левой руки, потому что правой вы продолжите писать конспекты. Все меня услышали?

Неслаженное согласие прокатилось по рядам.

– А теперь предлагаю проголосовать за Ромашеву, – удовлетворенно кивнул я головой.

Вверх неловко потянулись ладони.

– Ромашева, нельзя голосовать за себя, – попеняла преподаватель, пытаясь соблюсти видимость приличия. – Зачем вы подняли обе руки?

– Я н-не голосую. Я сдаюсь!

«Все-таки в этой заморской придумке с голосованием что-то есть», – отметил я и неспешно вернулся на место. И уже там, пользуясь общей суетой и очередным оргвопросом, от которого все дружно принялись отпинываться (не беспокоя, по счастью, меня) открыл Интернет в сотовом и набрал запрос о кланах за рубежом, практикующих сходную мне стихию.

«Ладно. Посмотрим, кто у нас сегодня выиграет бесплатную путевку в Россию».

Глава 3

Из всех поборов и расходов, сопровождающих жизнь в столице, есть один самый существенный, пусть и неявный. Его не указывают в соответствующих кодексах, не обсуждают в кулуарах высокопоставленных учреждений и палатах княжеских дворцов. Тем не менее выплачивают его все – вне зависимости от звания и титула, положения в обществе и количества прожитых лет.

От одного до двух часов светового дня – такова мера жизни, что забирает себе Москва у каждого, кому надо добираться по ее дорогам из одной части города в другую. И тем вечером я платил эту дань в полном объеме.

Машины медленно толкались в пробке, силясь прорваться на магистраль за знаком «Уступи дорогу». Там, впрочем, тоже еле шевелились и неохотно пропускали в свои ряды новых участников ежевечернего стояния.

За поднятым стеклом автомобиля было прежнее первое сентября, на этот раз прохладное, сумрачное и ветреное по вечернему времени – как напоминание, что уже осень, и лето поутру было насквозь фальшивым. Длинный день, из череды важных и длинных дней, после которых устанавливается затишье на недели и месяцы. Осталось довести его до конца, не позволив беспокоящим вопросам перейти в день завтрашний и растянуть его, как этот.