В центре всего этого великолепия находилось резное кресло с мягкими тканевыми набивками, в котором восседал Федор, закинув ногу на ногу. Сам брат сегодня щеголял в бежевом костюме, бежевых туфлях и белой сорочке, а на одухотворенном лице его, украшенном тонкими завитыми усиками, отражалась чопорная меланхолия – не путать с пошлой грустью. Потому что тут тематическая обстановка на несколько миллионов и вид на исторический центр Бухареста из окошка за левым плечом. За такие деньги не грустят, за такие деньги осознают тщетность бытия, выписывая свои мысли кистью из волоса соболя на хлопковой бумаге. В общем, обычный подростковый максимализм.
Год назад, между прочим, весь его кабинет был обставлен в бело-серебристом стиле хай-тек, а еще двумя годами ранее всю противоположную стену украшали подлинные аквилы римских легионов. На этот раз обстановка выдавала осеннее состояние души, свойственное большей части юношей тринадцати лет от роду. Мне, правда, в этом возрасте грустить было некогда, поэтому обычно за меня это делал кто-то еще.
И если эмоциональность Федор определенно унаследовал от отца, то умение устраиваться в жизни – от нашего кота Машка. На всю окружающую его обстановку семья не потратила ни копейки – вроде как хозяин княжества брату благоволит, определенно рассчитывая уговорить остаться навсегда. Но мы-то с Машком знаем, что дом – это не там, где вкусно кормят, а там, где простят и тапок, и взорванный мост (мы играли в партизан, я победил).
– Федор, мне нужен самолет, – немедленно перешел я к делу.
И да, у него был свой самолет.
– Ты звонишь мне в восемь утра с просьбой, – с легкой гримасой показной мигрени коснулся он кончиками пальцев своего виска, – но даже не рассказываешь, как твои дела.
– Учу четвертый диалект румынского, – бодро отрапортовал я. – Правда, практиковать не с кем – цыгане с вокзала еще на первом поняли, что им говорят, и уехали.
– Для начала, где твой самолет? – не повелся брат, поглядывая из-под полузакрытых ресниц.
– Сломался, – постарался я изобразить самую честную улыбку, чтобы не беспокоить брата реальным положением дел.
– То есть рухнул, ударился об землю и разлетелся на два квадратных километра – это «сломался»? – приподнял он бровь.
– Но ведь он после этого и правда сломался! – мудро отметил я. – А откуда информация, позволь уточнить?
Сестры и отец были предупреждены и обещали молчать. Все-таки все живы-здоровы.
– Из газет.
– Ах вот оно что… – покивал я, скрывая недовольство.
Никакой личной жизни!
– Есть еще что-нибудь, о чем я опять узна́ю из газет? – продолжил он тем же спокойным тоном.