Что там за нимфа Ленского с ума
Свела…
А Ленский – как он жаждет
Услышать друга слово!
С каким восторгом хвалит он её,
Красавица, блистательна, чудесна…
(Но так торопится ещё и потому, что уже три дня между ними ничего не было и желание не даёт заснуть.)
Евгения таким не удивишь:
Да в жизни пруд пруди романов этих…
И, надевая тонкие очки
На маску вежливого равнодушья,
В конверсы белые обувшись, он,
Зевая, в сад выходит.
Их там ждут:
В юбке-шортах и босоножках – Ольга,
Татьяна – влипнув в книгу, как обычно.
Почтительный поклон отвесил Ленский.
«О дорогие дамы…» Ольге ручку
Поцеловал, Татьяну чмокнул в щёчку.
Евгений сухо поклонился. «Я в восторге».
Это он-то, который никогда и ни от чего не был в восторге!..
«Мне правда очень приятно», – так сказал он,
Хоть созерцание двух барышень уездных
С худющими голыми ногами,
Потягивающих вяло кока-колу
В садике летнем под жужжанье пчёл,
Под исполинским париком лаванды,
Ничуть его не впечатлило…
Красиво, мило – это правда; но
И это будет солнцем сожжено!
Уединившись в маленькой беседке,
Читает Ленский мадригал соседке
(«Люблю тебя, Ольга, люблю!»),
Евгению же светскости закон
Предписывает развлекать Татьяну.
«Что ты читаешь?» – спрашивает он.
«Принцессу Клевскую».
«Занудней не могла найти», —
Так про себя подумал, вслух сказав другое:
«Я не читал. Расскажешь?»
Евгений придаёт серьёзность взгляду.
Татьяне ж лучшего не надо:
Она, уже прочтя с десяток раз
Печаль незавершённого амура
Принцессы Клевской – герцога Немура,
Готова излагать её хоть час.
(«Да в этой книге, кажется, нет даже ничего неприличного», – ага! – Евгений начинает и сам что-то вспоминать!)
А в общем-то, совсем не скучно слушать было…
Но вот умолкла, и Евгению черёд
Развлечь её. Решил Татьяне
Он рассказать про жизнь свою,
Прикрасив и подробности придумав…
«Сбежал я из Парижа, где мой дядя
Недавно умер…»
«Ужас!» – перебила
сочувственно Татьяна. – «Не расстраивайтесь слишком,
Никто другого от него не ждал.
Ему взбивать подушки – что за радость?
И чаю вечерком ему в постель.
Лапсанг-сушонг – другого он не пьёт,
Лишь этот, с запахом копчёной лососины.
Большой начальник был он – гендиректор
Завода не простого – нефтяного,
Четырнадцать или пятнадцать скважин,
И семьями безжалостно губил
Пингвинов. Что уж говорить о стаях чаек,
О крошечных мальках и о моллюсках!
А уж тюленей, а бельков, Татьяна!
Бельков душил на берегу он лично.
Как сожалеть о том, кто посвятил
Всю жизнь уничтожению живого,
При этом он в агонии уже
(что длилась долго, неприлично долго)
Всё звал племянников, и внуков, и кузенов,
Чтоб те пришли его благодарить
За всё хорошее, что сделал он… Вот деспот!