С голубой спинкой жук или с красной,
Муравей или божья коровка —
По ладошке как бегают ловко!
А Евгений мучительно ищет ответ на вопрос: что интересного она находит в этом марафоне микроскопических существ? Ей нравится, когда ей щекочут ладонь?
Да нет же – ведь насекомым свойственно настойчивое стремление найти прямой путь и по нему бежать до цели; решение простое и ортоскопичное. И, должно быть, это зрелище помогает ей формулировать мысль. У неё иные мысли и иные чаяния в жизни; Евгению нравится, как она их формулирует – неожиданно и непоследовательно.
Да поглядите только – сядет у оконца
И смотрит на букашек; нет, она
Не думает совсем, что будет взрыв на Солнце,
И вся Земля им будет сожжена…
Понимаешь, моя тетя… она внушает мне, что молодостью нужно пользоваться… А я думаю – это нехорошо и немного фальшиво; не знаю как для тебя, но я не могу пользоваться молодостью нарочно, это для меня непосредственно сейчас, я только позже смогу себе сказать, как для меня был важен этот миг. Но сейчас, в самый этот миг, я в нём живу, каким бы он ни был, и по-моему, это мучительное чувство. Но речь не о тебе.
Уже давно мучительным Евгений,
Как и полезным, не считает ничего;
Но чувство странное преследует его —
Не хочет рушить иллюзорных впечатлений,
Не хочет говорить, что всё кругом тоска,
Потеря времени, мечты и небылицы;
Так думает он с видом бодрячка
И милосердием своим гордится.
И вдруг Татьяна заставляет его сорваться, спросив: «А чего бы ты хотел добиться в жизни?»
Он раздраженно отвечает, что ему, в сущности, плевать: ничего особенного он делать не хочет, потому что всё кругом занудство и отстой.
Это удивляет Татьяну:
«Но, Евгений, разве у тебя нет желания совершить в жизни что-нибудь этакое… раскрыться, наконец… и чтобы тебе самому это нравилось?»
«Мне ничего не нравится». «Ничего?»
«Ничего». У Татьяны расстроенное лицо. «Ничего-ничего?»
И даже здесь сидеть, со мною споря?
Так думает она, спросить не смея вслух
Тебе со мною скучно?
«Но… как же… ведь общение с людьми,
и путешествия – ведь это так прекрасно!»
Евгения немного занесло;
он говорит: «Но, знаешь, ведь тоска
Не место, из которого сбежал —
и можешь дальше жить, довольствуясь собою;
нет, от тоски нигде, нигде не скрыться;
она преследует от утра до утра;
у англичан есть сплин, у русских есть хандра…
Везде, во всём тоска».
Вот уж открытье так открытье.
В Евгении – такая пустота?
Зачем же он скрывал её так долго?
Молчит она. Он что же, депрессивный?
И помышляет о самоубийстве?
Слыхать ей приходилось уж о тех,
Кому противно всё, о мизантропах.
Но получается – всё это время