Он сдерживал невыносимое желанье – зевнуть?
Евгений видит, как её он огорчил,
И хочет обратить всё это в шутку;
Вот комплиментами заговорил
И улыбнулся, улучив минутку.
«Мне не понравился, Татьяна, твой вопрос,
Меня уж им родители достали;
И что они во всё суют свой нос?
Кем стану я – уже не их печали.
(Простим его, читатель, это ложь.)
А путешествовать… я к Огненной Земле хочу или подальше
(и снова ты, Евгений, нагло врешь!),
И всё-таки не всё мне в жизни в лом:
Как хорошо здесь, в садике твоём!
(вздохнула тут Татьяна с облегченьем),
Как будто б, – с пафосом добавил он, —
Особый здесь царит антициклон,
И от хандры достойное леченье —
Здесь поневоле весел станешь, как войдёшь.
И никакой английский сплин сюда не вхож».
Вот так идут за днями дни; Татьяна
Любовью счастлива; Евгений же теперь
Её находит всё забавней и забавней,
Оригинальней, необычней, своенравней.
И спрашивает он себя: как мог
Сей кукольный, игрушечный домок
Мечтательную породить идеалистку,
Девицу тоненькую как игла,
А рядом с ней сестра… ну до чего пошлà:
В майспэйс аккаунт завела,
И аватарка – Одри Хепбёрн («Завтрак у Тиффани»).
Ведь вправду думает: так элегантней и желанней!
Притом Евгений в эти послеполуденные часы,
Болтая с Татьяной, отнюдь себя несчастным не чувствует.
Для Татьяны же это вроде фитнеса серьёзного уровня:
Его приходы её опустошают,
как тренировки,
Зато укрепляют мускулы сердечные и подвздошные.
Каждое утро думает о Евгении,
Но с олимпийским сердцебиением:
Словно составляя пазл из маленьких кусочков:
Вспоминая его запястья, ногти, колени.
Пазл «Евгений».
От каждой части пазла – и сладко и больно немножко, и остро, как после перца; как будто пальчики-крошки легко ущипнули за сердце.
И в полдень она думает о Евгении,
Но пульс уже как землетрясение;
Будь сердце трактором – вспахало бы землю.
А буром подводным – добыло бы нефть,
Притом всю,
какая только есть в мире.
Вот наконец он является. А у неё в душе
Такое Евгениев нагромождение,
Не знает, какому отдать предпочтение,
Адский напряг, исступленье, смущение,
И снедающее её возбуждение.
Так что и ночью – думы о Евгении,
Некуда деться, они – наваждение.
А поскольку в темноте никто ничего не увидит – то случается самое худшее: в глотке пересыхает, кожа холодеет и потеет, становясь мокрой как у рыбы, зато лоб горяч как раскалённый камень; а на руках восстал эскадрон светлых волосков.
Вот чем чреваты полночные бдения!
Впрочем, Татьянино воображение
Как немое кино: в нём одни затемнения.
Каковы же бденья этого порождения?
Бюстгальтер на ней расстегивают руки Евгения
Затемнение
Ключицы её касаются губы Евгения