— Или мне сразу к директору зайти? — перестав метать громы и молнии, как-то чересчур уж мирно спросил Владимир Борисович.
— А что, и зайдите, — кисло улыбнувшись ему, сказал Андрей Владимирович и добавил — чего уж там, вырвалось в раздражении: — И заодно объясните директору, какими майками Борис ваш торгует и что на них написано… — И, стронувшись наконец-то с места, машинально извинился: — Мне давно пора на урок. До свидания…
— Про футболку не надо! — жестко прервал его лепет Владимир Борисович. — Написано на ней, не написано… Кто видел? Кто прочел, кроме вас? И где она? Короче, поезд ушел, и помашем ему платочком, сделаем ручкой. От себя обещаю, что этого не повторится. Борик мне признался. Но он действительно ни сном ни духом… Вот если бы он ее на себя сдуру напялил. Нет, забудем, как страшный сон, и чем скорее, тем лучше. Я, кстати, футболку эту бритвой порезал и сам на помойку… Что еще?
И столько в его «что еще?» было энергии, силы, натиска, что Андрей Владимирович на рожон не полез — некогда, да и толку-то — сказал лишь:
— Если этого мало, тогда все. Простите.
Он было отвернулся и пошел себе, то есть на урок, к седьмому своему классу, как вдруг Владимир Борисович окликнул все-таки его:
— Слушайте, зачем же вы все это? Вызывали зачем?
Андрей Владимирович пожал плечами и ничего не ответил ему, ушел как побитый, бежал, можно сказать, с поля боя. Только вот с кем он воевал, с кем сражался-то только что? И вправду, зачем все это? Или не одно дело они делают с Владимиром Борисовичем? Знать, не одно… Но что же тогда получается?
Он заглянул в пустую учительскую за журналом и спустился этажом ниже, и в сам класс уже вошел, и перед ним шумно встало из-за столов расшалившееся было без учительского догляда подрастающее поколение, но все не оставляло его зыбкое, саднящее чувство поражения в этом нелепом разговоре, словно и впрямь какой бой только что был между ними, как на злосчастной Калке, о которой он собирался рассказывать своим притихшим семиклассникам. И он подумал вдруг, машинально велев ученикам садиться, подумал о том, как просто и ясно все в его любимой истории, когда события ее отдалены от тебя и взвешены на капризных весах времени, когда уж ни за что не ошибешься, где враг, а где друг, когда, кабы жил ты в те древние времена, от тебя и требовалась-то самая малость — пойти и умереть за Родину, победить или погибнуть. А сейчас? Вот кто он, этот Юдин-старший: друг ли, враг ли? Кто его сын? Или Наденька? Или эти ребята, вот эти самые, что сидят и смотрят на тебя сейчас, что заражены своим роком, ровесники твоей дочери?.. Родные мальчики и девочки — кто они тебе? И что им эта твоя Калка? Зачем ты сам со своей историей?.. А все же надо, надо вызвать этого Борика сегодня на педсовет, надо постращать, надо попробовать хотя бы что-то сделать. Ведь нельзя же сидеть сложа руки!