* * *
— Кажись, он… — неуверенно сказал Грушенков брату, замедляя бег.
— А ну, стой! — в простоте крикнул Серега Борику. — Дело есть!..
Надо было поближе подойти, о чем-нибудь несущественном заговорить, притупить бдительность, а уж потом, потом про дело-то… И чему их там, в армии, учили? Ну никакой хитрости, смекалки — ноль… Так он и станет их дожидаться! Ну!.. Точно…
Борик с диковинной прытью метнулся к ближайшей подворотне и исчез, словно призрак. Грушенков машинально уже просчитывал в уме варианты за него: проходняка там вроде не было, так что либо он в подъезде затаится, либо на чердак махнет, а там по крышам, либо уж в квартиру позвонит в первую попавшуюся, попросит политического убежища. Скорее всего затаится. По крышам опасно — ветер, дождь, скользко там, должно быть, и темно… А в квартиру звонить — хлопотно, надо объяснять что-то, врать незнакомым людям. Хотя Борик могёт и на это пойти. Тогда его не достать…
Серега был все-таки человеком дела, так что, не размышляя, видимо, долго, кинулся следом. Его ноги в туриках, в смысле, в туристических ботинках с рифленой грубой подошвой, тяжело пробухали в гулкой тесноте низкой подворотни. Грушенков зазевался было, но тут же опомнился и посеменил за ним.
— Держи его! Держи!.. — заорал Серега откуда-то, будто бы даже сверху.
Прогрохотали мусорные бачки где-то за изгибом гулкой стены. Там он, что ли, хорониться удумал? А Серега ничего, сразу засек!.. Свет лампочки над одним из подъездов был немощен и далек, так что Грушенков даже тени не увидел Бориковой, лишь по звуку приближающихся заполошных шагов определился. А он уже и сам был тут как тут, предстал перед ним черным силуэтом, страшно разлапившись и тяжело, отрывисто и с присвистом, дыша.
— Дорогу!.. — хрипло проклокотал Борик одним горлом и понесся прямо на Грушенкова.
— В ноги ему, в ноги кидайся!.. — орал Серега, тоже приближаясь.
Зачем же в ноги? Одежду пачкать и вообще… Грушенков принял немного в сторону, прижался к стене, словно бы испугался и решил пропустить, но, когда Борик уже поравнялся с ним, обдав запахом терпкого пота и люто, шумно дыша, когда ему небось казалось уже, что путь свободен и что он спасен, короче, Грушенков присел и выбросил ногу вперед, сделал ему самую обыкновенную, школьную, вульгарную подножку. Борик нутряно как-то хакнул, засеменил, зачастил ногами, тщетно ловя ими землю, выбросил в последний момент руки вперед и даже проехал по асфальту. Кожу, наверное, бедняга, содрал… Грушенков представил это и поморщился.
— Готов! — радостно, прямодушно заорал, восхитился, прибежав, Серега. — В помойке между бачками затесался… Думал, я мимо пройду… Давай, давай, вставай-ка, летчик!..