Борик шел уже по проходу, в суетливой ярости комкая флаг и засовывая, запихивая его зачем-то в карман куртки, шел под перекрестными взглядами притихших в предвкушении забавы одноклассников и вдруг заметил, что из сумки, из его сумки, ну да, из нее, малость выдвинутой в проход, торчит сиреневая какая-то тряпица, майка, не майка, кто ж знает, всего уголок, чуть-чуть — нечаянно небось высунулся, когда он доставал флаг. И все бы ничего, но именно тем ведь местом высунулся, где что-то было написано, латинским ведь шрифтом, ведь криминал, улика… Борик в один прыжок настиг свою сумку и пинком ее безжалостно, как шелудивую собачонку, загнал под стол. Одно смущало — очень уж неуклюже все у него вышло, сразу, должно быть, понятно стало со стороны, что неспроста он это, с умыслом. Мог бы ведь сделать вид, будто споткнулся на ровном месте от волнения. Эти, ну в смысле одноклассники, с пионерской готовностью заржали бы по такому случаю… А может, и так проскочит? Он ненароком как бы, с понтом случайно, мельком взглянул на Андрея Владимировича, проверяя. Не проскочило…
— Неси, неси… — ровным голосом сказал историк. — Тетради и это свое, бело-розовое, из сумки-то…
Понеслось. Опять всем показывай, — ах, вернисаж, ах, вернисаж! — опять вешалку из себя корчи, опять давай краткие пояснения… Тетрадки, свою и этой заразы Карпухина, — мог же ведь, мог сумочку-то с прохода потихоньку убрать! — Борик сунул под мышку, выудил безжалостно и свирепо майку на свет божий и, загодя, в издевку растянув ее между рук, так, чтобы текстом, значит, наружу, покорно вернулся к учительскому столу. Ничего, ничего, у него терпение не лопнет, выдержка у него железная.
— Ты хоть понимаешь, что на ней написано? — спросил историк неожиданно.
Борик повернул майку к себе… Ни фига! Он еще и еще раз перечитал, глазам своим не веря… «For world without blacks and communists». Переводить даже про себя не хотелось. В животе стало слабо и кисло. Ну что за черт! Не повезет, так не повезет ведь.
— А что там, что?.. — уже полезли самые пытливые с вопросами, уже, значит, старательно заглядывали с боков, тянули шеи, высовывались и перли.
— Дед пихто и бабка с пистолетом!.. — проворчал Борик, машинально комкая майку и пробуя засунуть ее в карман.
Но в кармане этом уже лежал шведский флаг, и надо бы в другой было совать.
— Нет уж, — словно издалека донесся до него противный голос учителя, голос опасности, беды, кары. — Маечку эту ты, пожалуй, мне оставь на время…
И ведь руку протянул, наивный.
Борик отступил от него на шаг, справился наконец с майкой, спрятал-таки, заховал и, поборов волнение, уже уверенно, прочно и нерушимо сказал ему!