Что ж, теперь этот остолоп не только флага, но и жеваной резинки от него не дождется. Борик зевнул на публику, мол, а мне-то что, и обвел класс скучающим взглядом. Стараешься, крутишься тут для них, а они тебя же и закладывают за рубль за двадцать…
Историк что-то писал там у себя за столом. Карпухин покраснел, как редиска. Догадался, что не то вякнул, наверное. В классе было тихо.
— Знаешь, Юдин, про обезьяну это ты здорово, конечно, выдал, — сквозь какую-то преграду, будто из-за стенки, донесся до него голос историка, — но пора мне с твоим отцом познакомиться. Не с матерью — с отцом! — зачем-то уточнил он. — Ты уж не забудь, передай ему мою записку.
С отцом, так с отцом… Если он, конечно, захочет в школу тащиться. Раньше ведь всегда Дина ходила. Борик принял из рук историка записку и, вернувшись на место, тайком развернул ее под столом, прочел:
«Уважаемый Владимир Борисович! С Вашим сыном беда. Прошу Вас завтра же, или когда удобно, зайти в школу к учителю истории Воропаеву…»
Дальше стояли число, подпись… Что он, совсем, что ли, отцу такие записки передавать? Борик прикинул, как выкрутиться, но сразу ничего на ум не пришло, вспомнилось только, как отец говорил, что, мол, если попадешься на скупке-продаже, то на его помощь рассчитывать нечего и, мол, вообще надо привыкать к самостоятельности. Это прямо бзик какой-то у отца был. Он считал, что только то, чего сам достиг, и остается в человеке. Даже плавать Борика учил когда-то по этой своей варварской методе. Ничего, что-нибудь придумается. Плохо, конечно, что попался он не кому-то, а этому историку, И эта майка еще. Да знать бы где упасть…
До звонка еще время было. Историк, как соловушка, все заливался по поводу карпухинского дурацкого ответа. Опять смеялись одноклассники. Это он умел — историк-то — владеть их вниманием, где надо, настроить на серьезный лад, где можно, дать и поржать вволю для разрядки. Борик и сам не раз ловил себя на том, что тоже ведь подчиняется чужой учительской воле, тоже смеется или сосредоточенно думает над чем-то. Вот из-за этого-то его умения властвовать Борик больше всех в школе и боялся учителя истории. Собственно, он, Андрей Владимирович Воропаев, пожалуй, и стоял у него на пути, если уж быть до конца честным перед собой. Потому что нечего было и мечтать о захвате власти в школе, пока не разгадан он, их историк. Гадать-то особенно было нечего. Воропаев, конечно, имел слабости — и какие! Был в некоторых вопросах очень наивен. Но в какие-то мгновения, как, например, только что, Борику казалось, что историк видит его насквозь. Вот это — непредсказуемость — и пугало. А так в наивности своей он доходил, пожалуй, до заоблачных высот. Недавно ни с того ни с сего в разговоре о влиянии западной пропаганды на нашу молодежь вспомнил вдруг, вытащил откуда-то богом забытую, сильно когда-то красивую княгиню Евпраксию, которая то ли с горя по мужу убиенному, то ли преследуемая татарами сиганула с младенцем на руках с какой-то там церкви и разбилась. Но честь, значит, сохранила и все такое прочее. И это у историка должно было служить примером стойкости и чистоты или чем там еще… Он бы, конечно, еще глубже копнул, например, во времена динозавриков. Что уж там мелочиться-то! Эффект все равно был бы тем же. Сейчас ведь любая девчонка-пятиклассница эту шуточку знает, что если, мол, насилуют и помощи ждать неоткуда, надо попробовать расслабиться и получить удовольствие. Кстати, насчет эффекта — у них вон в классе Алку Кроткову после этого Евпраксией звать для хохмы стали. Она же с вышки в бассейн прыгает и тоже красивая.