Человек бегущий (Туинов) - страница 7
А соседка как-то боком вошла в кухню, машинально отирая влажную почему-то руку прямо о пальто.
— Чего это вода в ванной теплая? — опросила она напряженно.
Грушенков нашелся:
— С улицы вы. Показалось с холода.
— Ну да, — кажется, согласилась Маргаритка. — Наверное. А зачем же тебе денег столько?
— Надо, — сказал Грушенков, понимая, что она не даст.
— Мне и самой надо, — сказала Маргарин рассеянно. — Надо ему. Я вот тебе дам денег! Я вот матери-то скажу! В школу-то сообщу! Милицию-то вызову!..
Ну вот, завела… Учуяла что или так бакланит? Ладно. Как будто ему самому приятно по ее белью босиком топтаться! Вот дали бы им с матерью соседкину комнату, когда она освободилась, и не было бы сейчас ничего, никаких проблем, и состояние бабкино, глядишь, нашлось бы, и зажили бы себе припеваючи, а то опять подселенку подсунули, чтоб ей… Великое все же дело — отдельная квартира! Сам себе хозяин и вообще, наверное. Грушенков всю свою жизнь прожил пока в этой вот коммуналке, но давно и твердо решил, что когда вырастет, обязательно переберется в отдельную — это уж как пить дать. Хватит с него коммуны, хватит соседок, чужого грязного белья, ненайденных кладов…
— Так бы и сказали, что денег вам жалко. А то на что-то намекаете все — не понять! — огрызнулся он и ушел из кухни.
Пора было в школу. Пока медленно, уныло тащился длинным, полутемным, узким коридором, нарочно, небрежно так пошаркивая себе тапочками по полу, чтобы Маргаритка не решила, что он сбежал или еще там чего, Грушенков все же нет-нет, а постукивал наугад костяшками пальцев в глухую кирпичную стену, привычно ища пустоты, но стена монолитно, тупо и безнадежно молчала под серенькими захватанными обоями. А что, найти бы и вправду оставленный, захороненный бабкой Наташей клад. Ведь вполне возможно, что лежит он где-то рядом, голубчик, рублей этак в двести, нет, в пятьсот, таится без толку, а как вот, скажем, сейчас пригодился бы, как бы в масть был, — и долг бы вернуть, и еще на что-нибудь хватило… Впрочем, это, конечно, чудо, а в чудеса уже как-то плохо верилось или не верилось вовсе. Короче, унесла старая тайну клада своего с собой в могилу — это точно, и нечего на него зариться, варежку-то разевать, ага, стеночки простукивать…
Когда Борику Юдину исполнилось шестнадцать, у него уже было две тысячи триста семьдесят рублей — живых денег, наличных, добытых самостоятельно, без помощи отца или матери. За последние же четыре месяца сумма эта увеличилась на семьсот восемьдесят, — а, да что там! — на все, если округлить, восемьсот рублей. И это не считая японской стереоаппаратуры, нескольких магнитофонов и плейеров с наушниками, четырнадцати блоков магнитофонных кассет «denon» и «sony», еще не распечатанных, — неприкосновенный запас на тот случай, если вновь исчезнут надолго из продажи, а значит, подскочат в цене; не считая той доли, можно сказать — львиной доли, вложенной в инструменты и аппаратуру их школьной рок-группы «Завет», фотоаппарата «Яшика», которым он еще ни разу не пользовался, японского спиннинга с японской же безынерционной катушкой и с набором лесок разного сечения и летних блесен, абсолютно точно имитирующих движения подраненной рыбки, и прочих там дефицитных книг, приборов, усилителей и приставок, всяких интересных вещиц, вроде выкидного американского ножа с хищным лезвием, или настоящего канадского шелкового флага, распростертого у него в комнате вместо ковра на стене, или там пуленепробиваемого английского портфеля-дипломата, тяжелого, но уж надежного, с секретными наборными замками, с титановой цепочкой и наручником, который можно бесшумно закрыть на запястье, и тогда дипломат разве только с трупом твоим могут спереть, а иначе никак. Дома этот дипломат, в котором Борик хранил деньги и купленные по случаю журналы для настоящих мужчин, был у него пристегнут к трубе батареи центрального отопления — простенько и со вкусом. Все они, фирменные его безделушки, тоже стоили денег, и немалых, в каждую из них был вложены труд Борика, его смекалка и хитрость, находчивость и просто удачливость. Поди-ка попробуй достать это в наше время. Набегаешься, накрутишься, наломаешься… А что уж совсем по мелочи или там что предки дарили — это он и в расчет не брал: облегченный складной велосипед, который отец привез из Финляндии, электронные игры с приставкой для телевизора — оттуда же, теннисные ракетки — подарок деда и вообще кое-что из шмоток, за какими гоняются все и которых все равно на всех никогда ведь не хватит. В школу, разумеется, шмотки эти не наденешь, но в рок-клубе появиться можно, даже приятно — все смотрят на тебя, а ты ни на кого не смотришь. Хотя хвалиться своим барахлом Борик не имел привычки. Гораздо чаще ему приходилось быть незаметным, неброским, будто бы как все.