Отдаленный взрыв ставит точку в размышлениях. Лейтенант — и тот не может сказать ничего утешительного: ясно, что случилась новая, пока ещё неведомая беда.
А вот Годунов, когда ветер доносит до него эхо взрыва, одобрительно кивает Мартынову: вот и познакомили фрицев с доселе наверняка не ведомым им видом минно-взрывных заграждений, проще говоря — с растяжками.
— Ну что, товарищи, нам пора.
Артиллеристы отработают и без них.
Если судить по послевоенной писанине немецких мемуаристов и историков, им постоянно мешали особенности русских климата и ландшафта — чуть ли не больше, чем нерыцарские способы ведения войны. В данном случае они имеют полное право жаловаться и на первое, и на второе. Мало того, что междуречье — естественная ловушка, которую грех было бы не усилить с помощью сапёрных ухищрений, так ещё и две высоты исключительно удачно расположены по обе стороны дороги — в трёх километрах и в четырёх с половиной.
Гаубицы терять, конечно, жалко…
Блин горелый, Годунов! У тебя ж в роду, как будто бы, ни одного хохла не наблюдалось! Ну не думать же, что на твою… гм… повышенную хозяйственность повлиял единственный в семье малоросс — тёткин муж? Хотя он мало того, что хохол, так ещё старший прапорщик.
Ладно, самое главное — сохранить расчёты. Годунов приказал, чтобы при отправленных в Дмитровск из Орла гаубицах находились лучшие из лучших, их действия расписаны чуть ли не по секундам. И на каждой высоте — стариновские «пожарные». Которые уже показали, на что они способны. Даст бог — покажут снова.
Пожалуй, подготовительные работы здесь оказались самыми трудоёмкими: втащить и установить орудия, а потом доставить наверх десятки килограммов мелинита, камней, мусора. Слишком щедрые подарки получили в известной Годунову истории фрицы, победным маршем пройдя от Дмитровска до Орла, чтобы сейчас оставлять им целехонькими хотя бы четыре гаубицы.
1–2 октября 1941 года,
Дмитровск-Орловский
В семье Полыниных Маринка, так уж вышло, была самая образованная: закончила семилетку, успела поработать кассиром на железнодорожном вокзале, готовилась поступать в пединститут, чтоб потом учить ребятню русскому языку и литературе. Детей Маринка любила даже больше, чем самолёты, а самолёты она просто обожала. С грамотностью дела у Полыниной обстояли неплохо, книжки девушка перечитала все, что только удалось раздобыть. Одна беда — на пути Маринки к мечте сурово возвышался не кто-нибудь, а сам Лев Николаевич Толстой. Стыдно признаться, но добрую половину «Войны и мира» она попросту пролистала — все, что касалось сражений. Осталось только впечатление от описания первого боя (чьего, Маринка уже не помнила): человек никогда не выходит из него таким же, каким вошел. Первый бой — это испытание, на что ты вообще годен на земле. Не больше и не меньше. Не будет же великий писатель говорить о всяких пустяках?