Опираясь о столешницу, дед поднялся во весь свой саженный рост:
— Допустим. И куда же ваш — он иронически выделил это слово — ваш штаб намерен нас с внуком эвакуировать?
— Пока что в Тулу, — вступила в беседу Зойка-вожатая, — а после, возможно, в Москву или дальше…
— А потом — куда-нибудь в Читу, а затем — во Владивосток, — размеренно и на удивление спокойно продолжал Степан Ксаверьевич, — если его к тому времени японцы не оттяпают, так я понимаю, девушка?
— Я вам не девушка! — Бартенева так похоже скопировала тон, которым директриса устраивала разносы, что Стёпка фыркнул, хоть и вслушивался — напряженно, аж до озноба: до чего они там договорятся?
— Это зря. Хвалиться совершенно нечем — усмехнулся старик. — Никуда я не поеду отсюда. И внука не пущу: загинет он один в этой вашей круговерти.
— Да я сам не поеду! Тут фронт подходит, немцев бить надо, а я, пионер, драпать стану? Дудки! — решив, что молчать нельзя, влез со своим категорическим мнением Стёпка.
— Ой… — покраснела вожатая, наконец сообразив. — Я не в том смысле не девушка, что не девушка. Я здесь бригадир строительства! Вот. И мы будем ваш дом укреплять. Он же у вас на каменном цоколе стоит?
— На кирпичном. И погреб имеется. Так что если нужно бойницы пробивать — всегда пожалуйста: как раз влево-вправо сектора открытые. Все прилегающее поле простреливать можно станет. Только пошлите кого ни на есть забор разобрать, да за дорогой кустарник повырубить. Я хоть и слепой, однако память на такие дела не потерял: небось, с революции совсем разросся, за столько-то лет.
— Но вам всё-таки нужно уехать, ведь дом будет на самом огневом рубеже, — снова подал голос сержант. — У немцев автоматчики, артиллерия, самолёты… Гражданским нельзя…
— Вот что, товарищ… кто вы там по званию? — упрямо склонив голову, продолжал дед, — и вы, милейшая товарищ бригадир, говорю в последний раз, повторять не стану: это наш дом, и мы со Степаном никуда отсюда не уйдем. Артиллерия да самолёты — они где хочешь достанут, бегать от них — только зазря устать перед смертью. А немцы… Бил я их в ту войну, а доведется — и в эту сумею хоть одного, да прихватить с собою, — Степан Ксаверьевич выдвинул ящик стола и выложил на стол тёмно-зеленую рубчатую гранату. — Вот, прошу любить и жаловать: трофей от господ интервентов, британская, конструкции мистера Лемона. Если в горнице рванет — осколки до каждого достанут. Так что будем надеяться, что до нашего порога русские солдаты германца не допустят. Надобно дом в фортецию превращать — да будет так! Ежели б с июня каждый дом крепостью стал бы — не прошли бы бандиты дальше прежней границы нашей! А теперь солдату отходить некуда: за плечами Орёл, а за Орлом — Москва Первопрестольная… Так что, верую, здесь предел германцу положен будет. Здесь! — и заключил торжественно, у Стёпки аж мурашки по спине побежали: — Ступайте, люди добрые. Исполняйте, что приказано с домом-то вершить …