— От вермишели из пакетиков у тебя язва приключится, эт самое… интеллектуал.
— Ты чего меня обидными словами дразнишь, какой я тебе интеллектуал? У меня вполне определенный род занятий есть и даже воинское звание, — фыркнул Годунов, с нескрываемым удовольствием зачерпывая наваристый домашний супец.
И вдруг задумался. Крепко задумался, зацепившись за звонкое, как медяшка, словцо.
У каждого уважающего себя интеллектуала должна быть излюбленная тема, одно прикосновение к которой вызывает цепную реакцию. Как правило — с разрушительными последствиями для психоэмоционального состояния окружающих. Близкие об этом знают — и обходят опасность десятыми дорогами. Дальние… ну, дальних не так жалко.
Нет, он никогда не считал себя интеллектуалом. Более того, откровенно недолюбливал это определение, втайне надеясь, что придет день, когда за подобные выражения будут морду бить. И он, капитан третьего ранга запаса Годунов (сама фамилия предрасполагает к размышлениям — ничто, дескать, не вечно под луной), рассчитывал оказаться как раз среди тех, кто будет бить. Он человек не злой, но очень уж достали знатоки, что из допотопных заготовок газетные статейки к датам ваяют и сыты при любой власти, а ещё больше — популяризаторы, которые всегда готовы пичкать любого Фоку демьяновой ухой быстрого приготовления, сваренной из новостей, сплетен и домыслов.
Тем не менее, любимая тема у Годунова была издавна. Ещё с сопливого пацанства, когда, бесцельно блуждая в окрестностях дедовой деревеньки Малая Фоминка, набрёл Санька Годунов на обшарпанную зенитку в окружении чахлых анютиных глазок вперемежку с сорняками. На казённой табличке суконным языком говорилось, что здесь, на этом вот месте, где сейчас переминался с ноги на ногу Санька, третьего октября сорок первого года держал оборону безымянный расчёт.
Санька и сам толком не понимал, с чего это вдруг мёртвой хваткой вцепился в деда — расскажи да расскажи. Дед поведать мог не больше того, что Саньке и так уже удалось разузнать. Да и не было деда тогда в Фоминке — его призвали двумя неделями раньше, и в эту пору он топал в составе маршевой роты навстречу неведомому будущему. Это будущее, став прошлым, залегло на верхней полке шкафа и извлекалось единожды в год, чтобы занять почётное место на старом дедовом пиджаке… Медали «За оборону Москвы» и «За взятие Берлина» после дедовой смерти безвестно сгинули, Санька, к тому времени уже старший лейтенант Годунов, концов не нашел, как ни искал. Александру Васильевичу казалось, что увидь он их сейчас (где? разве что у какого-нибудь торговца краденым антиквариатом, пока что не попавшего в поле зрения правоохранительных органов?) — тотчас узнал бы…