— Кем бы ты ни была, я снова чувствую, что ты плачешь, — проскрежетала Рина сквозь зубы.
«Есть немного. Извини, я сейчас возьму себя в руки. Всё, чего я хочу — помочь тебе».
Рина была готова поклясться, что услышала эти слова, а не увидела на экране. И голос, произнёсший их, был ей знаком… Но это казалось слишком невероятным, чтобы признаться в этом хотя бы себе.
— Лина… — только и смогла она пробормотать.
«Тебе нужно хорошо выспаться, — звенел в голове знакомый голос с грустной, нежной заботой. — Просто ложись на диван и представь себе, что под боком у тебя лежит большой пушистый кот. Мягкий, мурчащий, ласковый».
— Хорошо, Лина, я попробую.
«Вот и умница».
Рина уже не видела букв на экране, она слышала голос в голове. Он говорил:
«Легла? Молодец. Видишь кота? Он тёплый, греет тебя своим мохнатым пузом. Можешь погладить его. Он никуда не денется».
Повинуясь голосу, Рина легла. А в следующую секунду и ощутила, и увидела пушистого красавца в серой шубе, с белыми «носочками» на лапах и оливково-зелёными глазами. Ей не столько хотелось на самом деле спать, сколько — успокоить обладательницу этого печального, дрожащего от сдерживаемых слёз голоса. Та хотела помочь, для неё это было важно. Жизненно важно. Отказаться от помощи — причинить ей боль.
— Да, Линочка, я вижу кота. Он красавец. Спасибо тебе… Ты только не расстраивайся, пожалуйста.
Она запустила пальцы в густой мех мурлыкающего зверя. Сердце согрелось, глаза увлажнились солоноватым теплом. Своим собственным или Лины? Всё переплелось, слилось — и на глазах, и глубже, в сердце.
— Я не всё до конца понимаю, Лина… Но это и неважно. Важно, чтобы ты тоже легла и успокоилась. Где бы ты сейчас ни была. Я не хочу, чтобы ты плакала.
«Ты всё правильно делаешь, — тепло вздохнул голос в голове. — Просто доверься мне. Спасибо, что не спрашиваешь, я и в самом деле не смогу объяснить. По крайней мере, сейчас. Но ты чувствуешь сердцем, этого довольно».
— Кажется, я начинаю понимать, КТО ТЫ, — прошептала Рина, ощущая лёгкое сонное онемение тела под нарастающее мурлыканье кота.
«Нет, ты не понимаешь. Ты думаешь в верном направлении, но это далеко не вся правда».
Рина хотела удивиться, но её накрыл тёплый, мохнатый, урчащий сон.
Пробудилась она от рассветных лучей, щекотавших ей лицо. Кот исчез, а на столике у дивана лежала записка: «Завтрак на кухне. Хорошего тебе дня. Целую, Геля».
Если бы не было этой подписи, «Геля», записка прозвучала бы в голове Рины голосом Лины.
Ей оставалось два варианта: или убедиться в собственном сумасшествии, или уверовать, что свершилось чудо и эта жуткая картина, этот груз, который она тащила безмолвно и покорно, начала наконец поддаваться. Сверхъестественная природа этого холста оставалась по-прежнему непостижимой уму, но Рина продвинулась в своём труде. Она написала бокал. Этот дурацкий бокал, который не давался её кисти так долго, она написала за два вечера, стоило только напиться с Линой. Истина оказалась в вине — в самом прямом смысле. Это было и смешно, и жутко.