Обогнув дубовую рощу, спустились в ложбину и взяли направо по проселку, окаймленному кустами цветущего шиповника, увитыми хмелем и чудоцветом. Вдали, защищенный со всех сторон холмами, засаженными виноградом, показался из-за зелени монастырь: белый ковчег — церковь — в хороводе келий.
Здесь новая неожиданная напасть. Тяжелые ворота из тесаного дуба на замке. Постучал поп концом кнута, постучал протопоп — еще нетерпеливее — своим посохом, звали, звали, кричали, кричали, даже бросали камни — никого. Ну просто мертвое царство. Поп уже надежду потерял сунуться со своей белой кобылой и красной камилавкой протопопа в ворота и повернул вдоль высокой, точно крепость, монастырской стены до заднего проулка, через который проносили сено, проезжали телеги с дровами да подвозили бочки с вином к погребку. Здесь они нашли решетку из тонких планок, можно справиться с ней одним пальцем.
И вот они уже во дворе, и на них, шатаясь, надвигается разъяренный отец-привратник в заплатанном кафтане и монашеском клобуке на взъерошенных волосах. Счастье еще, что в каждой руке у него по оплетенной полной бутыли, а на голове — третья, и того тяжелее.
— Чего вам здесь надо, воровское отродье!
Протопоп покраснел как рак и поднял наподобие щита посох. Поп схоронился за спиной кобылы.
Но тут как раз у входа в погреб, что под монастырской гостиницей, показался игумен Иоасаф и, едва завидев протопопа, подбежал к нему, обнял и радостно поцеловал в лоб, в подбородок, в плечо — точно крестом осенил. Был отец Иоасаф очень весел, и от него пахло добрым вином. Увидев такое, показался и поп из-за кобылы и тоже был осенен, как крестом, поцелуями.
— Пожалуйте наверх! — И хозяин повел их чуть ли не в обнимку.
— Отец протоиерей пойдет. Мне-то нельзя, — сказал священник, озирая двор.
— Почему?
— Я кобылу одну не бросаю — как бы не украли. Пока не найду, где ее запереть или человека какого-нибудь посторожить, мне нельзя ступить ни шагу.
— Ничего, батюшка, это я устрою.
И игумен приказал отцу-привратнику не отходить от лошади, ибо ответит за нее головой.
Через мгновение они уже поднялись в гостиницу.
— Вы ели?
— Какое! Умираем с голоду. — Протопоп раскрывал рот, точно рыба, выброшенная на берег.
Игумен ударил в ладоши.
— Принесите нам закуски… Не посетуйте, вы застали нас врасплох, — оправдывался он. — Мы сами тоже не ели. Вот уже три дня, как мы разливаем вино в погребе — май месяц, оно, проклятое, забродило, и так в трудах мы позабыли о нуждах телесных.
— Служили сегодня? — озабоченно спросил протопоп.
— Там, внизу, в погребе, — со святой невинностью ответил игумен, — ведь бог не в одном только месте, он повсюду.