— Летишь?
— Да, в шестнадцать ноль-ноль.
— Желаю успеха, — вздохнул Рябинин и вяло добавил: — Не упусти.
Петельников, видимо, хотел его в чем-то заверить, но промолчал, вспомнив всю историю, — с этой Карпинской зарекаться не приходилось.
— Всего хорошего, Сергей Георгиевич. Завтра позвоню из Якутска.
Рябинин хорошо сделал, что ничего не сказал инспектору и отринул все сомнения.
Но завтра он не позвонил. Не позвонил и через день. Рябинин поймал себя на том, что думает не о предстоящем допросе Кузнецовой, о чем положено сейчас думать, а о Якутске, Петельникове и еще о чем-то неопределенном, тревожном, неприятном. Но вот-вот должна прийти Кузнецова.
У следователей стало модой ругать свою работу. Рябинин и сам ее поругивал, называя спрутом, сосущим нервную систему. Но он морщился, когда следователи не чувствовали в ней той прелести, из-за которой все они добровольно отдавали этому спруту свое тело и душу на растерзание. Одним из таких чудесных моментов Рябинин считал допрос человека. Энтомолог поймает неизвестную бабочку — и это событие. Следователь же на каждом допросе открывает для себя нового человека, а каждый человек — это новый мир.
Кузнецова оказалась юной элегантной инженершей, только что кончившей институт. Ее на месяц послали в командировку — первая командировка в жизни. Плечи хрупкие; тонкие кисти рук, которые, не будь опаленными ереванским солнцем, казались бы прозрачными; глаза не робкие, но еще студенческие, познающие. В представлении Рябинина, может уже слегка устаревшем, взгляд инженера должен играть разрушительством и созиданием — все сломать и сделать заново. Да и кисти должны быть у инженера покрепче, чтобы собственными руками трогать металл.
— Ну, рассказывайте, — предложил Рябинин.
— Села я в самолет…
— Кто-нибудь провожал? — спросил он, хотя знал, кто мог ее провожать.
— Мама.
— Какой у вас багаж?
— Небольшой чемоданчик я сдала… А в руках сумочка и сетка с пирожками.
— Пирожки с чем? — почему-то спросил Рябинин.
— С мясом, с яблоками… Были с повидлом.
— А с капустой были?
— Нет, с капустой не было, — с сожалением ответила она, серьезно полагая, что все это имеет значение для следствия.
Он уже знал, как она училась в школе: аккуратно и серьезно, с выражением читала стихи, плакала от полученной тройки и с седьмого класса знала, в какой пойдет институт. Но все это не имело отношения к допросу.
— На чемодане вашего адреса не было написано или наклеено?
— Нет.
— А в чемодане были какие-нибудь документы с вашим адресом и фамилией родителей?
— Нет, — подумала она.
— Кто сидел с вами рядом?