— Чего ж так?
— Он член партии.
Рябинин молчал, ожидая продолжения. Но она тоже молчала, считая, что уже все сказано. Пауза у них получилась впервые.
— Ну и… что? — наконец спросил он, хотя понял ее, но не понял другого — откуда у этой опустившейся девицы взялись высокие идеалы?
— Эх ты, законник, — брезгливо ответила Рукояткина. — Тоже ни хрена не понимаешь. Да как он… Он же на фабрике беседует с рабочими о моральном облике! Учит их! А сам блудануть хочет потихоньку от рабочих, от жены да от партии. Если бы я стала девкам говорить, мол, работайте, учитесь, трудитесь… Кто бы я была?
— Кто?
— Стерва — вот кто!
— В этом смысле ты права, — промямлил Рябинин.
Он не мог спрашивать дальше под напором мыслей. О «члене партии» решил подумать после, может в ходе допроса, потому что это было серьезно. Его удивило, что Рукояткина свободно рассказывала о таком образе жизни, о котором обычно умалчивали. Тунеядцы на допросах плели о маминых деньгах, бабушкином наследстве, случайных заработках… Рукояткина прямо заявила, как она живет. Рябинин не стал ничего решать, неясно уловив, что вторая его мысль связана с первой и над ними надо еще думать. Но третья мысль обозначилась четко: если ее кормили мужчины, то куда шли добытые деньги, которых набиралось больше семисот рублей. Или она его развлекала…
— А вот еще у меня было… Чего-то я тебе рассказываю? Ты кто — жених мне?
— Врачу и следователю все рассказывают. Ранее судима?
— Да, банк ограбила.
— Почему грубишь?
— А чего ерунду спрашиваешь? Ведь знаешь, что не судима. Уж небось проверил не раз.
— Прошу быть повежливей, ясно! — строго сказал он.
Рукояткина моментально ответила, будто давно ждала этой строгости:
— А что ты мне сделаешь? Ну скажи — что?! Посадишь? Так я уже в тюряге. Бить будешь? По нашему закону нельзя. Да ты и не сможешь, деликатный очкарик.
Рябинин считал, что мгновенно определить в нем «деликатного очкарика» могли только в магазинах на предмет обвеса или обсчета. Продавцы вообще прекрасные психологи. Рукояткина сделала это не хуже продавцов. Она отнесла его к классу-виду-подвиду, как палеонтолог диковинную кость. Это задело Рябинина, как всегда задевает правда. Она сказала о нем больше, чем любая характеристика или аттестация. Его многолетние потуги выбить из себя «деликатного очкарика» ничего не дали.
— Я ж тебе не хамлю, — миролюбиво заметил он.
— Тебе нельзя, ты при исполнении.
— Приводы в милицию были?
— И приводы, и привозы, и даже приносы. Только не в вашем районе.
Это было не началом признания — она просто понимала, что все уже проверено, коли установлена ее личность.