Арабские корабли штурмуют Европу
«Движенья нет», – сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог я возразить…
Эти злые пушкинские строки вспоминаются мне всякий раз, когда кое-кто из окружающих, услышав то, о чем до сих пор говорилось, вдруг спрашивает: «Неужели Вы верите, что все это было?» – «Позвольте, – отвечаю я, – не верю, а знаю». Некто с сомнением крутит головой: «По-моему, Вы ошибаетесь. Арабы – ну какие они мореплаватели?» – «Вы уже прочитали главу, где об этом пишется. Какие они были мореплаватели, там сказано». Лицо моего собеседника становится каменным: «Вы увлеклись и преувеличили их роль. Арабы на девяносто, нет, на девяносто пять процентов были кочевниками! Смешно приписывать им то, чего они никогда не делали! Вавилоняне – те плавали, финикийцы тоже, ну еще персы, а при чем арабы? Зачем уж так перегибать палку! Зачем тащить арабов на пьедестал морской нации!» – «Но ведь это одни слова, – говорю я, – а где ваши доказательства?»
Оратор снисходительно смотрит на меня: «То, что я сказал, давно известно. Я не открываю никаких Америк, а говорю лишь то, что знают все. Почитайте, что написал имярек, и Вы там найдете!»
Что ему ответить? Он действительно говорит то, что в нашем кругу известно давно и всем: «Арабы – ну, какие они мореплаватели?» Ученый имярек, на которого он ссылается, подпирает этот иронический вопрос всей солидностью своего авторитета. Поколения арабистов прошли свой путь в науке с привычным убеждением, что культура изучаемого ими народа развивалась на сухопутных пространствах, и, когда выходила очередная работа Феррана об Ахмаде ибн Маджиде или Крачковский в своих лекциях вспоминал о трех поэмах арабского морехода, сохраненных ленинградским уником, предмет сообщения всегда вызывал образ странного экзотического цветка, неожиданно выросшего на чужой и непригодной почве.
Все это так, но куда деть «Книгу польз»? Разбор приведенных в ней данных убеждает, что они добыты и проверены длительным опытом плавания в открытом море. Другие произведения Ахмада ибн Маджида показывают, что это море – Индийский океан – было известно автору в деталях. А как быть с Сулайманом ал-Махри? Вот еще одна фигура арабского мореплавания, и его трактаты уже при первом знакомстве с ними говорят, что это был тоже не праздный ум, выбравший для своих писаний тему пооригинальнее. Важнее же всего то, что эти шедевры морской литературы разносторонностью и глубиной своего содержания внушают бесспорное убеждение в существовании более ранних аналогичных руководств, которые, конечно, могли быть рождены лишь многовековой практикой навигации.